Источник жизни

Зима у нас длинная — девять месяцев в году, — сказал садовод-опытник Парфенов. — Бывает и так: на дворе — июнь, а копнешь под мхом — еще лед. Кругом заболоченные сопки да камни. Летом прохладно, часто дожди идут. Мы ведь живем почти на одной широте с полюсом холода!

Подполковник огляделся вокруг.

— И поверить невозможно!

— Хотите верьте, хотите нет, — улыбнулся Парфенов.

Они стояли в большом саду. Невысокие яблони были в цвету, и нежное благоухание наполняло прозрачный предвечерний воздух.

— И они дадут плоды? — недоверчиво спросил подполковник.

— Плодоносят седьмой год: мы разбили этот сад незадолго перед войной.

— И крупные яблоки?

— Граммов по триста-четыреста.

— Каждое? — изумился подполковник. — Что же это за сорт? Откуда он к вам переселился?

— Это, собственно, не один сорт, вернее, теперь-то один, но создан он из двух сортов. У него очень любопытная история. Вам известны работы Мичурина по скрещиванию и последующему воспитанию растений? Суровая природа не пускала на север садовые культуры, перед тундрой отступала даже карликовая, лопарская береза. Вы, наверное, видели ее по дороге к нам!

— Такая корявая, метра в три?

— Она самая, — подтвердил Парфенов.

Садовод и подполковник вышли из сада. Перед их глазами до самого горизонта высились сопки. В долине раскинулся город, на окраине которого дымили заводские трубы.

— Этот город возник всего на год раньше нашего сада, — сказал Парфенов. — А там, — указал он влево, где что-то блестело на солнце, — там овощной совхоз, большое парниковое хозяйство. Это парниковые рамы блестят.

За обедом Парфенов рассказал подполковнику историю сада, где он работает почти десять лет.

— Теперь ваша очередь что-нибудь рассказать, — шутливо потребовал он. — Вы, наверное, на многих границах служили, во многих боях и схватках участвовали. Шпионов ловили, контрабандистов.

— Приходилось, — односложно ответил подполковник. — Но особенно интересного, такого, о чем пишут в приключенческих романах, со мной не случалось. Впрочем, одна история была, пожалуй, любопытная. Это случилось лет семнадцать назад. Я служил тогда в горах Тянь-Шаня, на границе с Синь-Цзянем.

— Там, кажется, было много басмачей? — напомнил Парфенов.

— Были и басмачи… — Подполковник задумался. — Да что басмачи! Я лучше о другом расскажу.

2

— В Н-ске вас ждет самолет, — сказал начальник заставы. — Вы должны поспеть туда послезавтра к утру. Обязательно к утру. Самолетов не будет до весны. Теперь все зависит от вас!..

Начальник сказал еще, что если испортится погода, Бочкарев и Юдин не должны сразу возвращаться на заставу, непогоду следует переждать в комендатуре.

Он пожал им на прощанье руки. Николай Бочкарев и Иван Юдин вскочили на коней и поскакали по каменистой тропе, сырой от осеннего тумана. Несмотря на ранний час, все оставшиеся на заставе пограничники вышли провожать товарищей и смотрели вслед всадникам до тех пор, пока они не скрылись за утесом.

В ленинской комнате только и было разговоров, что о Бочкареве и Юдине. Им предстоит преодолеть Северный хребет (средняя высота его равна высочайшей вершине Альп Монблану!), спуститься в Черное ущелье и добраться по нему до выхода в долину. Редкий горец отважился бы проделать этот путь осенью, в пору, когда начинались дожди и вот-вот могли обрушиться снегопады. Совсем недавно в Черном ущелье сшибло обвалом трех контрабандистов, тайком пробиравшихся из Синь-Цзяня. Больше километра падали они вниз, увлекаемые лавиной камней, прежде чем их изуродованные тела достигли отлогого ската, где и были найдены пограничным нарядом.

Отъехав от заставы километров четырнадцать, Бочкарев и Юдин вынуждены были спешиться и вести коней в поводу: путь на хребет оказался загроможденным обломками камней — результат нового обвала.

С каждым шагом горы становились все круче и все теснее сжимали долину. Что-то грозное было в этих каменных громадах, вздымавших острые снеговые вершины к сумрачному осеннему небу.

Николай шел первым. Иван — следом за ним, прихрамывая на правую ногу: поскользнувшись, он зашиб ее о камень.

Оба они молчали, и только цоканье подков нарушало суровую тишину гор. Судя по времени, солнце достигло зенита, но лучи его не могли пробить пелену густых туч.

Иван посмотрел на лошадь Бочкарева, к седлу которой был прикреплен длинный сверток, тщательно завязанный в плотную мешковину.

Подумать только, что именно им, Бочкареву и Юдину, выпала честь доставить сверток в Н-ск!.. Мысль эта заглушила чувство голода и усталости, показалось даже, что и нога ноет не так сильно.

Высоко на скале сидел снежный гриф. Он медленно поворачивал вслед за пограничниками лысую, приплюснутую голову, будто раздумывая, куда и за-чем идут эти люди; вдруг выскочил из-за камней горный баран и спугнул безобразную птицу. Гриф взмахнул крыльями и стал парить над ущельем.

— Чем он питается? — спросил Иван. — Неужели, в самом деле, падалью?

— Гриф? — переспросил Николай. — Падалью.

Вот, наконец, они преодолели полосу каменной россыпи, и Бочкарев скомандовал:

— По коням!..