Исток

И тут появилась Анастасия, одетая лишь в полупрозрачную лёгкую накидку. Гетера обворожительно улыбнулась всем мужчинам, причём каждый из присутствовавших отнёс её благосклонную улыбку на свой счёт, отвесила церемонный поклон императору и села в плетёное кресло, закинув ногу на ногу. Не успела гетера вымолвить слово, как на аллейке раздался цокот копыт, сердито залопотали варанги, послышались пьяные выкрики, и на террасу ввалились гогочущие друзья молодого василевса — с бубнами, свистелками, в шутовских колпаках и полумасках.

К государю склонилась молодая особа, в которой Георгий узнал Евдокию, дочь Нигера, что-то прошептала ему, и Михаил поднялся, качнулся на нетвёрдых ногах, но устоял, поддерживаемый этериархом.

   — Итак, стишки отменяются, мы едем дальше! Георгий, друг мой, где же ты? Больше я не позволю тебе изображать из себя невинного агнца!.. Ты едешь с нами!

Агафангел подхватил Георгия под руку и потащил к выходу с террасы. Оглянувшись, Георгий увидел, как гетера посылает ему воздушный поцелуй...

* * *

Иногда протоспафарию Феофилакту казалось, что мир подошёл к последней черте, что близится наступление последних дней.

Представлялось, что погрязшее в грехах человечество уже опустилось так, что ниже падать было некуда, но... падение продолжалось, и отверзались новые пучины, новые пропасти, а прежние невзгоды уже казались вполне терпимыми и обыденными. И всё острее ощущалась собственная беспомощность...

О нападении разбойников на Сурожскую обитель Феофилакту стало известно через двенадцать дней. Без малейшего промедления он принял все меры к поиску дочери, но следы её затерялись в бескрайних просторах.

Последнее известие поступило из Багдада — некий базарган выставил на продажу на невольничьем рынке нескольких монахинь. Греческий трапезит, состоявший на тайной службе у протоспафария, памятуя о наказе своего начальника, за свои деньги выкупил христовых сестёр из мусульманского плена, доставил в Константинополь, но среди них не было Елены...

Правда, от измученной игуменьи удалось узнать подробности похищения — стало определённо ясно, что нападавшими были тавроскифы и что Елену не продали арабам, но увезли в тавроскифские пределы. Искать несчастную девочку следовало там.

С болью душевной слушал протоспафарий Феофилакт рассказ игуменьи Екатерины о том, что полудикий тавроскиф сделал её, невинную девочку, своей наложницей — каково ей сейчас, что она сейчас испытывает?!

   — Бедная, бедная девочка!.. Судьба к ней столь несправедлива, — вздохнула монахиня.

   — А разве судьба бывает справедлива к кому-то? Судьба слепа! — ожесточённо произнёс Феофилакт.

   — Будем уповать на милость Господа... — сказала монахиня.

   — Да, будем уповать на Его милость...

Феофилакт произнёс последние слова уже покорно, и монахиня, ожидавшая, что протоспафарий вот-вот зарыдает, была даже несколько разочарована.

Феофилакта мало кто понимал даже в его ближайшем окружении. Протоспафарий Феофилакт производил впечатление аналитичного, рассудочного интеллектуала, с виду довольно холодного, закрытого от окружающих. Со всеми ровный, любезный без теплоты, почти никем не понимаемый. Его считали недостаточно подобострастным вышестоящие вельможи и высокомерным — его подчинённые. Для большинства он был загадкой.

На самом деле Феофилакт представлял собой отлично отлаженную аналитическую машину.

Он был апологетом Порядка.

Представление о мировом бытии в пространстве и времени для Феофилакта было связано прежде всего с идеей мирового Порядка.

В греческом языке само слово «космос» уже означало — Порядок.

Упорядоченным был греческий язык и воинский строй, государственная иерархия и неукоснительная смена дня и ночи.

Мировой Порядок был дан бренному миру Богом, и в этом нашла проявление Его милость.

Дело каждого человека и всякой разумной твари — покориться этому божественному миропорядку. Не из страха наказания и не в тщетной надежде приобрести излишнее, но лишь ради того, чтобы занять в этом мире своё место. «Да не нарушается закон подчинения, которым держится земное и небесное, дабы через многоначалие не дойти до безначалия...» — говорил Григорий Назианзин.

Мировой порядок то и дело нарушали варвары.

У Древнего Рима был лимес — цепь укреплений, пересекавшая всю Европу сверху донизу, от туманной Шотландии на севере до устья Дона на юге.

У Ромейской империи лимеса не было, так что поневоле приходилось искать новые способы защиты от внешних врагов.

Разноязыкая масса племён и орд, объединённых под властью избранных вождей в непрочные союзы, постоянно передвигалась по бескрайним степям во враждебном окружении таких же диких кочевников.

Цель перехода с места на место любого кочевого народа всегда была одна — приобрести любой ценой новые пастбища, максимально расширить территории для выпаса бесчисленных стад.

Поскольку ни один народ не соглашался уступать свои земли добровольно, мирные кочевники поневоле становились завоевателями. Военные действия имели целью либо полное уничтожение, либо изгнание народа, ранее жившего на этой земле.