Исток

— Какой из них? — обреченно спросил дворянин.

— Дык и той и другой!

— Но как?

— А бес его знает. Но лежит ведь?

— И как корчмы те называются? — увлеченно поинтересовался смеющийся эльф, явно забавляющийся человеческими байками.

— «У жертвенного омута», а вторая на противоположной стороне: «Купеческая дочка». Токмо там дорого, — пояснил горшечник. — Мы туда не ходим. Энто все для приезжих.

— Ясно, ясно, — пробормотал эльф.

На другом конце зала раздался раскатистый хохот. Сапожник с горшечником обернулись.

Смеялся высокий седой мужик с длинными усами, его пьяно колотил по плечу местный лекарь, командующий на лазнях, блестела белыми зубками полнотелая хозяйка «Серого коршуна». Черноволосый колдун сидел, откинувшись на спинку стула и широко расставив ноги, чтоб кудрявой рыжей девице, пристроившейся на его колене, было удобнее удерживать сомнительное равновесие, в руке у колдуна была кружка, венчающаяся пенной шапкой. Лекарь шептал на ухо седоусому, да видно так, что сидящим за столом было прекрасно слышно. Тут зазубоскалил даже печальный молодой чародей с синяком на пол-лица.

В общем, на том конце зала было весело. Солен завистливо вздохнул.

Рыжая тряхнула кудряшками, слезла с колена, чмокнула в щеку седоусого, послала воздушный поцелуй парню с кровоподтеком, которого даже кровоподтек не портил, и пошла по залу, мерно покачивая бедрами. Колыхалась синяя юбка, собранная из непонятных лоскутков, юбка была коротковата и обнажала сапоги с серебряными носами. Меж лоскутков мелькали штаны. Ворот шерстяной верхницы она распустила — в корчме было жарко.

— Чародейка, — присвистнул сапожник. — Гуина зовут. Хороша зараза, но подойти к ней не каждый осмелится. Видел сапоги?

Эльф промычал нечто неразборчивое.

— Я шил. Она ими страсть как ловко пинается. А когда пинается — видно ножки, чтоб у моей жены такие были! Может, попросить? Вдруг наколдует…

— Дуралей ты, Клуха. Даже если она и смогет, то сдерет с тебя три шкуры, вовек столько ты не заработаешь.

Солен прикрыл глаза, чтобы не смотреть, но, услышав глухой всплеск, все равно сжал зубы. Он сдуру сначала снял сапоги и зашел в воду по щиколотку. Ступни свело сразу — темная осенняя вода была ледяной.

— Он и летом-то не шибко прогревается, — повествовал местный лекарь, тоже отводя глаза от фигуры, резко рассекающей черную гладь пруда. — Ключей много. Так что на сажень самое большее вода еще ничего, а дальше ледяная.

От такого монолога у дворянина снова онемели ноги, хотя они уже согрелись, тепло укутанные портянками и обутые в сапоги. Солен накинул капюшон новой куртки, купленной по цене, которая в полтора раза превышала даже столичную.

— А крепкий он, да? — Лекарь дернул Солена за рукав, подступаться с болтовней к остальным он не рисковал. Хорхе сидел с закрытыми глазами на берегу, наблюдая за Майорином через следилку. — Усатый сник что-то? Спит?

— Нет. Он контролирует заклинание. — Филипп взял навязчивого лекаря под локоть и попытался отвести подальше, не тут-то было. Лекарь пыхтел, уворачивался и продолжал говорить:

— Как рассекает! О! Пропал! Утоп, что ли?

— Слушай, я наложу на тебя немоту, если ты еще хоть слово скажешь! — вспылил Филипп. — Утопнет он, как же. Нырнул просто.

— Как нырнул? Я же говорю, на сажень… — Лекарь продолжал двигать губами, сначала по инерции, потом проверяя.

— Я предупреждал. — Филипп присел на корточки, изучая подмерзшую траву.

— Давно тебя не видел. — Голос показался молодому колдуну знакомым, и он с неохотой повернул голову к говорившему.

— А, и ты здесь, Рилат. Здорово.

— Как мама?

— Не переживай, получишь ты больничные. Как всегда, — ответил Фил на настоящий вопрос.

— Как всегда! Да мне этих больничных как раз хватит, чтобы лечение здесь оплатить.

— А они, Рилат, для чего, по-твоему? — Филипп встал, с сожалением оглядел плывущего к берегу колдуна. Нет — не утоп.

Майорин был вполне живой, хоть слегка и отливал в синеву. Филипп без особой любви посмотрел на Рилата:

— Еще что?

— Да.

— Знаешь, милсдарь Рилат… — Но молвить пламенную речь сыну Владычицы не дали.

Колдун выскочил на берег и скачками понесся на говоривших.

— Чтоб вас всех! — Майорин остановился, тяжело дыша. Потом повертел головой, ища стоящего в отдалении старосту, натянул штаны, набросил на мокрое тело куртку и пошел ругаться.

Староста, очумевший от потока льющейся на него брани, не сразу понял о чем речь. Но разобраться как следует ему не дали. Колдун сильно толкнул его вперед, заставляя взрыть лицом землю. Что-то грохнуло.

— Твою мать! — Филипп прикрыл ладонью непроизвольно открывшийся рот.

Седоусый пружиной взвился в прыжке. Там, где он только что сидел, дымилось темное выжженное пятно. Где стоял староста — тоже.

Майорин опять выругался, сбросил куртку и, вдохнув побольше воздуха, с разбегу вошел в пруд.

Тело, только отошедшее от холодной воды, отозвалось судорогой. Колдун сжал зубы, чувствуя как быстро промокают штаны. Он нырнул глубже, от черных волос пробежало неясное золотистое сияние, коконом опутывая всего колдуна.

Он ушел еще глубже.