Истоки

Вера надела темно-синее в горошек платье, потуже заплела косу, вышла за дубовую калитку. Ждала с боязнью Агафона Ивановича. С ним все еще не познакомилась. Один раз заходила к Холодовым, но Агафон после обеда отдыхал в своей палатке, и потревожить его не осмелился даже Валентин. С недоверием пришла тогда к ним Вера, и, может быть, поэтому и не понравился ей небольшой деревянный особнячок; казался он жалким рядом с новым шестиэтажным домом. Да и время было неподходящее для гостей: Холодовы вытащили свои пожитки в запущенный садик, сушили, перетряхивали, чтобы потом перебраться в новый дом.

В садике стоял турник с покосившимися столбами, а еще подальше — палатка, простреленная мишень у ствола серебристого тополя. Этот непонятный и чуждый Вере полусолдатский порядок в саду подчеркивался висевшей на двух кольях старой шинелью, вздорно серевшей среди зеленой черешни.

Валентин показал ей пустую квартиру в новом доме, и Вера сама не знала, почему подумалось, что прежняя ее жизнь была столь же беспорядочна, как этот старый, покидаемый жильцами, обреченный на слом особнячок, а будущая жизнь пока неопределенна, пуста, подобно новой, незаселенной квартире. Зато она обрадовалась, встретив Марфу. Они обнялись, а потом как-то сразу поняли, что говорить не о чем. Вере казалось, что нежные, высокопарные письма Марфы к ней питались одним источником: поделиться с кем-нибудь тоской по будущему мужу, которого искала она бессознательно и страстно. Теперь муж найден, и отпала необходимость в высокопарном стиле.

В разговоре с Верой Марфа сразу взяла покровительственный тон опытной женщины. Не понравилось Вере и неумеренное расхваливание Валентина: она словно бы сомневалась в способностях Веры оценить любимого ею человека.

Вера в свою очередь чувствовала себя неестественной и фальшивой: фальшивыми были ее письма к Марфе, которую называла милой и умницей, фальшиво разговаривала с ней, как с человеком близким, тогда как на самом деле эта счастливая женщина занимала ее не больше, чем все другие женщины: Вере было неловко видеть невесту своего родственника так очевидно беременной. Вообще в женитьбе Вени чудилось что-то непонятное, потаенное и тревожное. Марфа старше Вениамина и, наверное, поймала парня в ловко расставленные сети. Все это бросало тень и на отношения Веры и Валентина…

Теперь Марфа приехала в машине вместе с братом и генералом. Вера чуть не задохнулась в объятиях этой сильной, пышной женщины.

— Желаю тебе счастья, — сказала Вера, открывая перед Марфой калитку.

— Спасибо, Верунчик! Мое счастье при мне, — Марфа погладила свою грудь, туго обтянутую шелком, и, целуя Веру в щеку, сказала: — Будь умницей, миленькой, постарайся понравиться моему бате. Если будет ворчать, не обращай внимания: он зол на меня. Потому что я не Жанна д'Арк, а просто баба. Но ты — другая порода, таких папка любит.

Валентин представил Вере генерала Чоборцова. Тот взял ее руку в свои большие с пожелтевшими ногтями руки и поцеловал ее, накрыв пышными усами.

— Рад с вами познакомиться, — сказал он прокуренным приятным голосом. — Не стыдно тебе, майор, так долго скрывать от меня такую прелестную девушку? — обратился генерал к Валентину, и чтобы ободрить смутившуюся Веру, отечески засмеялся, обнажив щербину в верхнем ряду зубов.

Пока генерал разговаривал с Марфой, Валентин сказал Вере:

— Пятьдесят пять лет, а такой свежий! И знает страшно много.

— Майор развенчивает меня в глазах девушки, — отозвался генерал, скосив хитрые глазки. — Я, мой друг, уже не опасен.

— О нет, Данила Матвеевич, вы еще опасны! — вольно сказала Марфа, играя глазами.

— Дай бог, дай бог! А вот и Агафоша! Вы не по чину начинаете злоупотреблять нашим терпением! — сказал генерал, повернувшись лицом к подъехавшей машине.

Из машины вылез бритый старичок во френче, но без знаков различия. Вера не выдержала быстрого внимательного взгляда его рысьих глаз.

— Эх, бубенчиков нет, надо бы бубенчики! — быстро сказал Агафон, подмигивая сыну. — Тебе, майор, варить, тебе расхлебывать.

Макар закатил во двор бочонок пива. Гости сели за столы. Потекла над ними вечерняя заря. После первых рюмок за молодых и их высокочтимых родителей разговор зашумел вразнобой.

Вера хотела помочь холодовской снохе подавать на стол, но та снова посадила ее на скамейку между Валентином и генералом, надавила сзади на плечи, прошептала, обдав горячим винным духом:

— Занимайте ваших гостей. Желаю всего хорошего!

В белом фартуке, в белой косынке на завитой по случаю праздника голове она, несмотря на полноту, порхала между столом и домом вместе со своим мужем-увальнем, разнося блюда, пиво, вино.