«Может, умирают гораздо проще, чем принято думать и особенно говорить о смерти?» — с какой-то непривычной для него отвлеченностью подумал Холодов. И недозволительными показались стоны раненых бойцов, своя минутная слабость. И он внушал себе покончить с жалостью. На войне жалость — ложь, оскорбительная пошлость. Она затемняет закон и смысл этой войны. Беспощадность к врагу начинается с жестокости к самому себе.
В штабной палатке Холодов сел за столик, неторопливо передал Глинину приказ командарма о движении дивизии на юго-восток.
— Кто будет командовать? — спросил Глинин.
Внимательным взглядом прошелся Холодов по низкорослой плотной фигуре — от кривоватых ног до круглой, бритой головы майора. «Глинина всегда отличали исполнительность и требовательность… Но не мало ли этого сейчас?» — подумал он.
— Богданова заменить некем, — сказал Глинин. — И Симбирский полк остался без командира.
И хотя Холодов был гораздо моложе Глинина, он сказал с покровительственным оттенком:
— В приказе ясно сказано: если Богданов выйдет из строя, заменяете его вы. С дивизией пойдет сам Данила Матвеевич. Но… — предостерегающим жестом Холодов погасил улыбку радости и облегчения на лице Глинина, — но генерал-лейтенант не собирается никого подменять. Он будет руководить всей армией.
— Валентин Агафонович, мы с вами равны по званию… Возьмите дивизию, а? Я штабист.
Холодов встал, сжав обеими руками крышку стола.
«Действительно, а почему бы не я?» — Но тут же, словно одернув себя, мягким шагом подошел к Глинину.
— Спасибо, Николай Иванович. Вы уж мне лучше разрешите в Симбирский. Там прошли мое отрочество, юность.
…Под вечер у рубленного в папу дома лесника, около криницы, в тени ветел, Холодов собрал командиров подразделений полка. Зачитал им приказ о прорыве дивизии на юго-восток, показывая на карте пункты движения.
— Прикрывать отход дивизии приказано нашему полку. На подступах к переправе встанет первый батальон и попридержит неприятеля. — Холодов поднял голову, всматриваясь в лица сидевших под навесом ветвей офицеров. — Здесь командир первого батальона капитан Люкин?
Позади всех встал, покашливая, пожилой, худой лицом политрук, сбивчиво, сипловатым голосом сказал, что комбат Люкин убит осколком мины в грудь. И, конфузясь, добавил, что временно заменяет его он, политрук Лунь.
Только теперь, кажется, дошло до сознания Холодова, что больше половины этих почерневших от дыма и пыли, перевязанных на скорую руку командиров — новые люди. Одних кто-то назначил в бою, другие сами приняли на себя командование, заменив погибших.
Он подошел к Луню: невоенная фигура запасника, гимнастерка не по росту, сапоги с широкими голенищами, морщинистое лицо, седина на впалых висках. Спросил, как зовут, и не удивился, как будто другого и не ожидал ответа:
— Антон Михеич Лунь.
После совещания Холодов задержал Луня, расспросил, кто командует ротами и взводами в батальоне. Оказалось, что одной из рот командует сержант Крупнов. Лицо Холодова взялось смуглым румянцем.
— Антон Михеич, каков из себя этот сержант? — спросил Холодов.
Луня насторожила особая интонация Холодова.
— Рослый, белявый, смекалистый… Ужасно спокойный, а так чего-нибудь плохого не замечал за ним, товарищ майор.
— Антон Михеич, — совсем по-домашнему обратился Холодов к Луню. — Вся надежда на ваш батальон. Придержите, голубчик, немцев, пока дивизия не переправится.
Он обещал усилить батальон счетверенной зенитно-пулеметной установкой на машине и несколькими 45-миллиметровыми противотанковыми пушками.
Лунь, опустив голову, мял пальцами свой подбородок, нечеткий, почти срезанный. Брови на морщинистом лбу как-то женственно приподнялись. И Холодову казалось, что Луню было непривычно, трудно думать.
— Дали бы нам, товарищ майор, несколько бутылок с горючей жидкостью. Уж очень они… это самое, удобные, — несмело попросил Лунь.
«Да что же это, нет, что ли, энергичного человека?» — Холодов невольно проникался неприязнью к этому седому, несобранному политруку, очевидно не понимавшему всей серьезности дела.
— Учтите, политрук, приходится посылать вас, ну, прямо скажем, на очень рисковое дело, — сказал он с нажимом.
Простецкой и понимающей улыбкой, пожатием сутуловатых плеч, будничными словами — мол, задач легких на войне не бывает, дело свое сделаем — Лунь, очевидно, со свойственной ему тактичной недоговоренностью дал Холодову почувствовать, что он разумеет, о чем идет речь, скорее погибнет с батальоном, чем отступит.
Колыхнув ветку, Лунь ушел, мелькнула в кустах его сутуловатая спина.
Сосредоточение стрелковых полков в лесах началось под вечер. Пушки, наведенные на немецкие позиции, должны были с наступлением темноты произвести отвлекающий огневой налет. С той же целью — обмануть противника — по всем частям был дан шифровкой и открытым текстом приказ о движении на север, на самом же деле прорываться решили на юго-восток.
Полк, в котором Холодов был на положении временного командира, закреплялся на окраине небольшого поселка.