— Слушай, Александр Крупнов. Одна женщина бросила меня, когда мне было два года, — это мать. Другая поссорила меня с отцом и выжила из дому — это мачеха. Третья должна быть моим другом. Кто помешает этому, того я сомну. Понял?
Парни встали в позу драчливых петухов. Денис растолкал их:
— Ошпарю кипятком, ощиплю! Эх, Рэмка, зря ты ушел от отца. Скучает, поди, по тебе?
— Хо! Бодряк железобетонной конструкции. Что ему? Жена молодая…
— Не наскакивай на родителя, Рэм.
— Хо! На моего Тихона Тарантасовича нападать — все равно что лбом броневую плиту таранить. Жесткий подход к человеку я тоже считаю самым честным. Мягкие люди — притворщики, хитрюги.
Денис сжал плечо Рэма.
— Не смотри высоко: глаза запорошит. А ну как человеку не понравится твой жесткий подход? Ты не наговаривай на Тихона Тарасовича, да и на себя. Люди вы добрые.
— Он добрый с женой да с моей сестренкой Юлькой. Во всем потакал ей. А меня, знаете, как школил без матери-то? Наступают каникулы, диктует: «Рэмка! Можешь отдохнуть — иди в каменоломню. Заработанные монеты твои». Впрочем, он прав, мой Тихон Тарасович.
Ливнем шумела в душевой вода, двигались, поворачиваясь, сильные, мускулистые тела рабочих, слышался смех, говор. Одни раздевались, другие одевались, мылись, отдыхали на лавках.
Денис мылся такой горячей водой, что Александр и Рэм только головами покачивали, опасливо косясь на его красное тело.
— Потереть тебе спину? — спросил Александр.
— Сначала я вас, ребята, потру, потом вы меня. Идет?
Левой рукой Денис зажал под мышкой голову Рэма, правой тер мочалкой его спину. Вьюном извивался Рэм, визжал:
— Хватит! Денис Степанович, хватит! Обдерешь, как кролика!
— Ага! Не терпишь. А ну теперь тебя, Саня! — Денис медведем попер на сына. Но сладить не мог: не удалось повернуть спиной к себе, как ни хватался за шею и плечи парня.
— Хватит озоровать-то! Ложись! — сказал Александр.
Денис развалился на широкой каменной лавке, сомкнул под грудью руки.
— Потрите старика, распарьте суставы, разомните кости. Отяжелел, будто свинца нахлебался.
Парни перемигнулись и начали в две мочалки драить Дениса. А когда кончили, он ополоснулся и, разомлевший, пошатываясь, вышел в раздевалку, сказал, блаженно улыбаясь:
— Вот это рабочий курорт! Сразу с плеч долой двадцать лет!
Едва Денис успел одеться и выйти в садик, как налетела на него рассыльная — придурковатая тетя Мотя:
— Велено срочно: одна нога тута, другая в кабинете директора. Будут заседать со страшной силой!
Рабочие засмеялись.
— Мотя, как будут заседать-то?
— Протя-а-ажно! — бойко ответила Мотя, подпирая молодой тополек плечом.
— Ишь ты, глупа во всю спину, а тоже острит, — сказал Рэм. — Денис Степанович, идите, она вас живьем но выпустит. А мы с Шурой заглянем в «Поплавок». Айда. Саня, я ведь шутил насчет толстоногой Марфы. А вот персиянку, какая белугу губной гармошкой забавляла, забудь.
Вдруг Александр скрутил руки Рэма, вытащил из его кармана деньги.
— Не пойдешь пьянствовать, — спокойно сказал он, сверху вниз глядя на Рэма тяжелым приземляющим взглядом.
Денис довольно улыбнулся.
VII
«Суетимся, горячимся, будто первый день живем на свете», — думал Денис, устало шагая по липовой аллее к заводоуправлению. Последнее время он уставал и все острее чувствовал отвращение к бурным разговорам. Жара, тяжкое гудение мартеновских печей, газы и огненная метель искр меньше томили его, чем возбужденные речи, ошалелые глаза управленцев. «Наплодили чиновников, дали в руки карандаши да бумагу, вот и записывают одно и то же, только в разные блокноты. Недовыполнили — кричат с горя, перевыполнили — кричат от радости. И всегда мечутся, как настеганные», — сердито думал Денис. Ему казалось, что эти люди не знали меры: хвалили отборно высокими словами, ругали сплеча, раздувая обычные неполадки до масштабов катастрофы. Это стремление к крайностям подмывало Дениса сказать людям тяжелое слово. Однако решил, что придорожная пыль небо не коптит.
В приемной никого не было, только у раскрытого на Волгу окна курила секретарша, моложавая, завитая, свободная в обращении с любым заводским начальством.
— О, Денис Степанович! Я ищу вас целую вечность. — Она взяла шляпу и бересклетовую палку Дениса.
Расчесывая седые короткие кудри перед зеркалом, Денис сказал то же самое, что говорил уже лет десять всякий раз при встрече с секретаршей:
— Замуж вышла?
Она удивилась бы, если бы обер-мастер не спросил об этом, а коли спрашивает, значит, еще молода, еще резва.
— За кого? — загадочно улыбнулась она. — Молодежь ветрена.
— Чай, не все! Не греши, девка, не греши! — Денис погрозил пальцем в зеркало.
— Как я рада, что вы, Денис Степанович, ни капельки не стареете!
Денис взглянул на женщину посветлевшими глазами, взбадривая усы. Спросил, однако ж, строго:
— Кому понадобился я?
— Заместителю наркома. Он там, в кабинете.
Секретарша забежала вперед, открыла обшитую желтой кожей дверь. Денис сверкнул глазами и, расправив плечи, вошел в кабинет.