Истоки

— Теперь я разрешаю моим генералам разделаться с коммунистическим Вавилоном, — сказал Гитлер, подписывая приказ о генеральном наступлении на советскую столицу. — Ни один русский, будь то женщина или ребенок, не должен уйти из Москвы. С помощью огромных сооружений город будет затоплен. Море навсегда скроет столицу русского народа.

Хейтель предложил не затоплять Москву, потому что это будет стоить дорого, а окружить ее плотным кольцом, оставив узкий проход на восток, — жители побегут, забивая дороги, мешая своей армии. А они побегут обязательно, если подвергать город массированным ударам авиации и артиллерии.

— Так или иначе, а Москва должна быть уничтожена со всеми ее жителями. Они все коммунисты! — запальчиво сказал Гитлер, лицо его побледнело, выпуклые круглые глаза горели мрачным огнем. — Господа, это акция страшная, но иного выхода у меня нет: или мы навсегда сломим славян, или они нас превратят в неполноценный народец. Мы должны сломать хребет русскому медведю, чтобы он вечно ползал у наших ног в пыли, не смея поднять глаз к солнцу.

Месяц для Хейтеля прошел как бредовый сон: наступали, теряя тысячи солдат; потом, в декабрьские морозы, началось самое страшное — движение русских на Запад. Русские приняли вызов истребительной войны и написали на своих знаменах: «Смерть немецким оккупантам!» Все было чудовищно, но это была жизнь, и от нее негде было скрыться. Война на Востоке стала представляться Хейтелю как роковая необходимость. Она вылилась в такие формы, которые противоречили всем человеческим законам.

— Зима — вечный союзник русских, мой фюрер, нужно переждать, — успокаивал он Гитлера. — К тому же наступают русские торопливо, атакуют в лоб, окружать не умеют. Натиск и безрассудная отвага русских объясняются, во-первых, вполне понятным желанием поскорей сбросить нас, во-вторых, страхом офицеров перед грозой Сталина. Русские скоро выдохнутся. Нам нужно зарыться в землю до весны.

Гитлер молчал. Он стал еще более замкнут, хотя и прежде любил уединение. Обедал он теперь один, торопливо съедал овощные или мучные блюда, запивая их холодной водой или специально для него приготовленным безалкогольным солодовым пивом. Все чаще прибегал к услугам доктора Мореля.

Хейтель, считая себя удачливым и счастливым, думал о нем с жалостью: «Все, что делает земную жизнь не напрасной: дружба с благородными людьми, чистая любовь к женщине, к своим детям, — все это чуждо ему. Один он идет по миру, живя своими гигантскими планами».

20 декабря, в разгар советского контрнаступления, Гитлер вызвал Гудериана в ставку «Вольфшанц» — «Волчье логово» — под Растенбургом.

В небольшой комнате при тусклом освещении он принял прославленного полководца в присутствии Хейтеля и Шмундта. Отчужденно взглянул на генерала, отрывисто ответив на его приветствие.

— Вы предлагаете отвести войска? — сказал он, едва генерал успел сесть на стул.

Гудериан встал и подошел к карте.

— Мой фюрер, я считаю целесообразным отвести вторую танковую и вторую полевую армии до линии рек — Зуша и Ока.

Гитлер ударил кулаком по карте.

— Запрещаю! Зарыться в землю, защищать каждый метр. Русское наступление на пределе. Скоро задохнется.

Гитлер сел за стол, закрыл ладонями красные пятна щек.

— Зарыться мы не можем, земля промерзла на полтора метра. У нас жалкие шанцевые инструменты, — сказал Гудериан.

Летя сюда, в Восточную Пруссию, генерал намеревался высказать Гитлеру всю правду о положении армии. Однако теперь, увидав эти переливающиеся красные пятна на его лице, не решился сказать даже о плохой одежде солдат, чтобы не напоминать фюреру его просчет: начиная Восточную войну, Гитлер велел заготовить зимнее обмундирование лишь каждому восьмому солдату, потому что надеялся разбить русских до зимы и расквартировать армию в благоустроенных домах Европы.

— Генерал Гудериан, вы можете обеспечить армию прекрасными окопами — тяжелыми полевыми гаубицами взройте воронки, перекройте их. — Гитлер посмотрел на генералов с радостной улыбкой человека, нашедшего выход из тупика. — Мы так уже поступали во Фландрии в первую мировую войну.

Мечтательный тон воспоминаний Гитлера растрогал даже сурового, прозаического Хейтеля. «Да, с европейцами можно было воевать нормально, — думал он. — Окружили Кале, предложили капитуляцию, а комендант бригадир Николсон ответил по-рыцарски: „Мы отвечаем „нет“, так как долг английской армии, так-же как и немецкой, — сражаться“. Жаль, что русские не такие рыцари, как англичане».

— Мой фюрер, вы во Фландрии занимали дивизией четыре — шесть километров, а я — двадцать — сорок. Морозы ужасные! Мы перемерзнем, — сказал Гудериан.

Видя по хмурому лицу Гитлера, что упрямство генерала начинает раздражать его, Хейтель перевел разговор на другую тему, также близкую Гудериану:

— Гейнц, действительно русский танк Т-34 хорош?

— Превосходный танк. Приезжала комиссия, но что-то нет новых немецких танков.