Однажды некоего старца попросили дать определение смирения. Тот ответил: «Это прощение нанесшего вам обиду брата прежде, нежели он сам попросит прощения».
Брат спросил одного из старцев: «Что такое смирение?» Старец ответил «Делание добра тем, кто творит нам зло» Брат возразил: «По если кто не способен на это, что ему делать?» Старец сказал
Апофтегмы
Но не следует впадать в многословие, слишком много рассуждать о любви. Смирение должно быть проницательным и реалистичным.
Один брат пришел к авве Матою и спросил: «Каким образом живущие в
Авва Матой ответил: «А я все еще не умею любить как самого себя даже любящего меня».
Апофтегмы
Смирение связано с внутренним безмолвием. Следует отвергать стремление к порицанию и учиться хранить безмолвие, молчать перед лицом оскорблений, как это делал Иисус. Подумаем о безмолвии Христа перед Пилатом — безмолвии, любящую силу которого Достоевский показал в
Брат спросил авву Виссариона: «Что делать?» — «Храни безмолвие и не веди счет своим достижениям».
Апофтегмы
Я более не молюсь о грехах, но вот уже тридцать лет повторяю: «Господи Иисусе, защити меня от языка моего». И тем не менее язык — причина моего ежедневного падения и уклонения ко греху.
Апофтегмы
Авва Агафон в течение трех лет носил во рту гальку — не для того, чтобы сделаться оратором, но чтобы научиться молчанию.
Апофтегмы
Если кто–либо порицает тебя за сделанное или не сделанное тобой, ты же хранишь молчание — это сообразно природе Иисуса.
Если спрашиваешь: «Что я такого сделал?» — это не сообразно Его природе.
Если отвечаешь словом на слово — это противно Его природе.
Апофтегмы
Безмолвие — это пространство, в котором обретается сосредоточенность и возможность общения с Богом помимо слов.
Друг безмолвия приближается к Богу.
Тайно общаясь с Ним, он обретает Его свет.
Иоанн Лествичник
Смирение, безмолвие, множество других аспектов нищеты духовной, отрешенности. Человек вырывается из обустроенности и отправляется в пустыню. Кочевник Бога. Подлинная пустыня — внутри. Огромный город может странным образом стать пустыней.
Духовное углубление с необходимостью проходит через «памятование о смерти». Это памятование есть «поминание», «воспоминание» в самом глубинном смысле: не рассудочная, но экзистенциальная память. В потрясении всего нашего существа мы ощущаем тоску и горечь замкнутой конечности, оторванности, заблудшести, ужаса, ненависти к другим и себе. Это неустойчивость и безнадежная запутанность, близость физической смерти, угроза частично испытанной уже смерти духовной. Это почти агония.
И тогда мы открываем в еще большей близости к себе Христа, победителя смерти и ада. И «памятование о смерти» становится блаженным «памятованием» о Боге — воплотившемся, распятом, связанном пеленами ада и воскресшем. И вдруг не остается ничего, кроме воскресения. Тоска обращается в доверчивую любовь, а горечь — в блаженство.
Однако «памятование о смерти» не приходит само. Нужно молить о нем и принимать его как благодатный дар.
Один старец говорил: «Человек, непрестанно имеющий перед взором образ смерти, всегда преодолевает свое малодушие».
Апофтегмы