Истоки человеческого общения

Однако у нас до сих пор остается вопрос, как вообще возникли коммуникативные конвенции. Привлечение в качестве объяснительного принципа прямого соглашения, как это делается в различных теориях социального договора, вряд ли является разумным, поскольку способность заключить такое соглашение уже подразумевает существование средств коммуникации, причем более мощных, чем те, по поводу которых заключается соглашение, поскольку само соглашение должно быть как-то сформулировано. Но среди тех, у кого уже есть сформированная базовая психологическая структура кооперативной коммуникации, которую мы здесь описали, способность к сотрудничеству и двустороннему подражанию ролям, конвенции возникли «естественным путем» как результат сочетания индивидуального и совместного для членов сообщества опыта. Вот один из возможных вариантов того, как все могло произойти на заре возникновения произвольных коммуникативных конвенций. Сначала возник какой-то изобразительный жест, который стали использовать все члены сообщества. Например, какая-нибудь особь женского пола, принадлежащая к роду Homo, хочет пойти накопать клубней. Для того, чтобы остальные пошли вместе с ней, она жестами показывает им, что она как будто что-то выкапывает, демонстративно повернувшись в том направлении, куда они, как правило, ходят за корешками. Ее собратья, живущие в той же пещере, легко понимают этот жест; так, они понимают, что этим выкапывающим жестом она пытается изобразить настоящее инструментальное действие выкапывания. Возможно, что некоторые из них могли перенять от нее этот жест при помощи подражания с обменом ролями. Таким образом, появляется известное всем жителям пещеры средство коммуникации, которое является конвенциональным в том смысле, что все его используют, и хотя бы отчасти произвольно выбранным в том смысле, что наверняка можно было бы использовать другие жесты для передачи того же самого сообщения.

А теперь давайте представим себе такое дополнение нашего сценария. Некоторые обитатели пещеры, незнакомые с процессом копания (например, дети), видят этот жест «Пошли копать», и для них эта связь между ритуализированным копательным жестом и самой деятельностью выкапывания корешков совсем не является очевидной (хотя они все же понимают, что этот жест предназначен для того, чтобы о чем-то сообщить окружающим); они думают, что этот жест означает призыв всем вместе выйти из пещеры. В таком случае, они могли путем подражания выучить этот жест и впоследствии начать использовать его, чтобы дать окружающим знать о том, что пора уходить (или еще в каком-нибудь значении, отличном от копания). Таким образом, изначальный смысл этого изобразительного жеста оказывается полностью утерянным. (Это немного похоже на то, как некоторые фигуры речи, например, метафоры, с течением времени теряют свой смысл и становятся «стертыми», по мере того, как их начинают использовать люди, незнакомые с изначальной ситуацией их возникновения). Можно представить себе, что на какой-то более поздней, стадии развития произошло нечто вроде общего инсайта, и люди поняли, что связь большинства коммуникативных знаков, которые они используют, с их референтами и социальными намерениями носит исключительно произвольный характер, и следовательно — вуаля! — если мы захотим, то сами сможем создать какие угодно знаки.

Другим важным следствием этого процесса стало нечто вроде стандартизации знаков. Так, когда изобразительный жест обусловлен ситуацией, одно и то же действие или событие, как правило, изображается по-разному в зависимости от контекста; например, открывание двери изображается по-другому, чем открывание банки. Это является типичным для семейного языка жестов (примеры можно увидеть у Goldin-Meadow 2003b и в следующей главе). Однако когда новые люди подхватывают этот жест, его изобразительный характер для них уже неочевиден, и изображение процесса открывания может стать крайне схематичным, абстрактным и не связанным с конкретным предметом. Это характерно для многих конвенциональных жестовых языков, и конечно же, благодаря этому становится возможным использование абстрактных и совершенно произвольных знаков в голосовой модальности.