Истоки (Книга 2)

- Вот это самое! - Чоборпов, сутулясь под накатниками, ходил по землянке и с несколько неуместной для его возраста горячностью говорил: Солдат каждый час лицом к лицу с врагом, поэтому психологию немцев знает, может, не хуже генералов. В уличном бою он сам себе генерал. Ни связи, ни приказов, - сощурился, сводя руки к груди, - узко, тесно. Посоветоваться не с кем, сам себе крепость. - Повернулся к начштабу: - Душа солдата чутка, памятлива. Война делает его мыслителем. Нет, не захирел в войне русский человек! Солдат - главный герой войны. Конечно, он не видит поле боя так широко, - раскинул руки генерал, - как видим мы со своих наблюдательных пунктов. Он менее нашего осведомлен в целом о войсках противника. Но он острее других чувствует моральные силы врага сталкивается с ним в атаках. - Чоборцов отхлебнул вина.

- Да, товарищ генерал, сейчас солдат и граната одеты легко: он - без вещевого мешка, граната - без рубашки. Врываются в дом вдвоем: граната впереди, солдат за ней. Автомат на шее, десять гранат под рукой, отвага в сердце, - сказал Александр.

- Твой батальон, защищая какой-то разнесчастный домишко, истребил немцев больше, чем они потеряли при взятии западных столиц...

- Я понял, товарищ генерал. Наступать буду штурмовыми группами. Небольшими.

- Правильно. - Чоборцов улыбнулся и, глядя на начальника штаба, продолжал: - А то как-то просто: стой насмерть. Одному стой, другому стой, и враг разбит. А за каким же хреном я тут? Талдычить "стой!" может любой, а тут почему-то полковников да генералов ставят. Попросим командующего поддержать ночное наступление горяченьким артогнем из-за Волги. Возвращать-то надо но только пять комнат.

Пока Александр сидел у Чоборцова, солдат его накормили, напоили, раненых перевязали, батальон пополнили.

На обед принесли вареные бараньи головы. Ясаков разжал зубы одной головы, потом другой. Побледнел.

- Почему, товарищ комбат, овечьи головы без языков? - спросил он Александра.

- Наверное, трепались много!

- Тут не в трепотне дело. Стратеги по харчам отрезали языки, чтобы головы не разболтали, куда уплыли туши. Вот как-то англичанин, американец заспорили, чья медицина хитрее. Англичанин хвастает: руку и ногу оторвало нашему солдату, а медики вылечили. Американец тоже хвалился, мол, обе руки и обе ноги оторвет, все равно на ноги медицина поставит. Наш слушал, слушал, а потом сказал: куда вам до нас! Вот у нас как: крутом отхватит руки, ноги, голову... Поставят ее мягкую милость снабженцем - ничего, справляется.

Проходя мимо штабелей снарядов с красными, синими, белыми головками, Ясаков объяснял молодым, только что влившимся в батальон солдатам.

- Синеносый - смертюшник, желтый - малярик, красный - алкаш. - И посоветовал артиллеристам, хлебавшим уху: - Кройте смертюшниками.

Раздался стонущий гул эресов, завыли бомбы, затрещали автоматы по всему городу, звуки взрывов и выстрелов, перекатываясь, сливались в многослойный грохот. С наветренной стороны горела пропитанная мазутом земля, а смрадный дым наносило на залегших в развалинах солдат.

Александр оглянулся на Волгу: ветер гриватил волны, на каменисто-песчаном скосе трепыхалась березка. За ней-то и был родной дом.

VI

Экипаж танка лежал в зарослях побережного ольховника, в камышовом шалаше. Видать, не ждал рыбак гостью-войну, оставил удочки, закопченное ведрушко и ватник. Да и Михаил Крупнов не ждал, что так близко к отрогам волжских гор отойдут они.

А за горами пепелище сгоревшего дома, свежая, не успевшая осесть и травой порасти могила матери, а в вишневом саду, в маленькой комнате, жена... Командир велел спать. Но Михаил глядел на шершаво трепетавшие над головой перья тростника и не мог заснуть. Окутанный запахами ольхи и мочажины, он горел несбыточным ожиданием: а вдруг да увидит ее? И вместе с тем тревога за нее глубоко и болезненно разваливала незаживающую рану. Вчера, к его удивлению, бригаду двинули не на запад, где не затухали тяжелые ожесточенные бои, а на северо-восток, к этой вот речушке Калмаюр.

- Да это же приток Волги? - изумился командир танка лейтенант Рэм Солнцев.

- Ну и что? - равнодушно отозвался комбат. Для него эта река была не лучше и не хуже сотни других речушек, за которые он дрался вот уже второй год.

- Да ведь Волга, вот она, коленом выступает!

Комбат почесал затылок:

- Волга? Да... сюда прорвались немцы...

Открывшаяся во всей глубине смертельная опасность положила на лица танкистов печать суровой озабоченности, строгой серьезности. А дерзкое, с нагловатыми глазами лицо Рэма Солнцева обрезалось, задумчиво погрустнело.

Михаил неслышно поднялся на локоть: рядом с гнедой головой башенного стрелка Жнецова - огненно-рыжая красивая голова Рэма Солнцева. Рэм лежал лицом кверху, под затылком напружинились мускулистые руки.

"Красив, синеглазый кобель. Бедовый. С таким и мир не обеднеет опасностями, но станет чище, по крайней мере, откровеннее. Что другое, а таких обдурить нельзя. Плоть и кровь от народа. А я приблудок?"