Истоки контркультуры

Такое мировосприятие, отраженное в песнях первобытных племен, появлялось в поэзии, которую наше общество сразу окрестило романтической или визионерской, словно это всего лишь один из равноценных стилей, а не единственный, оставшийся верным изначальному поэтическому импульсу. В результате получилось интересное символическое варево, где смешались самые разные явления. Например, у аборигенов северной Австралии сезон муссонов, когда воздух густеет от грома и молний, открывает сезон ухаживаний в племени. Изогнутые, переплетающиеся молнии в небе олицетворяют спаривающихся змей; в свою очередь, змеиная страсть создает подходящую атмосферу для занятия любовью с сопутствующими церемониями. Магическое восприятие мира объединило людей, животных и метеорологию в опьяненной чувственностью любовной песне племени:

Языки Светящихся Змей вспыхивают, извиваются,
тянутся друг к другу…
Они вспыхивают в листве капустных пальм…
Молнии прорезают тучи быстрыми змеиными языками…
По всему небу вспыхивают их языки, и на месте
Двух Сестер Ваувалак
Молнии прорезают тучи, сверкает Огненный Змей…
Его ослепительный блеск освещает листья капустных
пальм…
Отблески играют на капустных пальмах и на блестящих
листьях…[240]

Такое мировосприятие в нашей культуре нередко называют суеверием. Тот факт, что человеческая раса десятки тысяч лет выживала за счет понимания природы, нас заставляют интерпретировать исключительно как слепую удачу. Верить, что магическое мировоззрение отнюдь не грубая ошибка, а хотя бы примитивные зачатки науки, означает впадать в ересь. Однако именно из такого видения природы получается симбиоз человека и нечеловеческого, где есть и достоинство, и элегантность, и разум, и который полновластно ставит под сомнение наш натужный проект завоевания и подделки природы. Из такого «суеверного» мировоззрения исходит восприятие мира как нашего дома, где нам легко, пусть и не всегда комфортно, живется, если мы доверяем земле, которая нас вырастила и питает.

Проблема в том, что в нас нет такого доверия миру. Мы привыкли – отчасти от ускоренной урбанизации человеческого рода, отчасти из объективного сознания, так настойчиво пропагандируемого западной наукой, отчасти от общехристианского умаления природы[241] – думать, что земля – это бездна ловушек и горестей. Природу надлежит прибирать к рукам без всякой сентиментальности и судорожно обживать, в идеале максимально заменяя естественное искусственным. Возможно, однажды мы будем жить в пластмассовом мире, клинически безупречном и абсолютно предсказуемом. Жизнь в таких программируемых условиях уже превращается у нас в концепцию рационального порядка и безопасности. Параллельно наши биологи думают уже о генетическом процессе как о своего рода «программировании» (разумеется, как о несовершенном, которое можно улучшить). Все это очень похоже на психологию возвращения в матку у Отто Ранка, правда, нашей целью является всемирная пожизненная пластиковая матка. Непримиримо антинаучный поэт Э.Э. Каммингс, похоже, был абсолютно прав:

«Что для большинства людей означает родиться? Полная катастрофа. Социальная революция. Культивированного аристократа выдергивают из гиперэксклюзивного суперпалаццо ультрасладострастия и ввергают в невероятно вульгарный концлагерь, кишащий всеми мыслимыми видами нежелательных организмов. Большинство людей мечтают о спасательном костюме из неразрушимого безличия с гарантированной защитой от рождения. Если большинству людей предстояло бы родиться дважды, они назвали бы это агонией…»[242].

Как культура мы почти потеряли способность видеть мир иначе. По контрасту с бескомпромиссно точным фокусом беспристрастного глаза ученого, который изучает ту или эту часть природы с целью выведать ее секреты, чувственное глобальное знание шамана кажется нам раздражающе нечетким периферическим зрением. У нас выработалась привычка подавлять это рецептивное периферическое зрение ради узкоспециальных исследований. Мы убеждены, что так мы больше узнаем о мире. И в каком-то смысле мы действительно узнаем много всякого со своим объективным подходом. Мы узнаем то, что узнает человек, изучающий дерево и не видящий леса, изучающий клетки и игнорирующий организм, изучающий подробный протокол отдельного опыта и упускающий совокупность, которая придает компонентам новое значение. Таким образом, мы окончательно становимся учеными дураками. Наш опыт растворяется в множестве отдельных загадок, теряя свое величие. Мы копим знания, как скупец, который понимает богатство как маниакальное приобретение и цепкое владение; но мы обанкротили нашу способность замирать от восхищения… а то и способность выживать.