Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания

Сторонники второго подхода признавали собственность и богатство нравственно нейтральными. От самого человека зависит, будет ли богатство «добром» или «злом». Что касается бедности, то она также может быть как добродетельной, так и порочной. Наиболее последовательно этот подход развивал св. Климент Александрийский. «Не бедность вообще ради нее самой благословляет Господь, а ту бедность, что пренебрегает мирскими сокровищами из-за любви к правде, и ту, которая пренебрегает мирскими почестями, чтобы приобресть сокровище истинное», – разъяснял он. [47] Бесчисленные заботы, отвлекающие от высших ценностей, порождают не только богатство, но и бедность. Выступая за «средний путь», под которым подразумевал обладание необходимым, а не излишним, он считал обязанностью церкви воспитывать разумное и ответственное пользование собственностью, «умеренный образ жизни, свободный от обеих крайностей – как от роскоши, так и от скряжничества». [48]

На следующем этапе развития христианского богословия (IV–VII вв.), когда христианство стало государственной религией, социальная мысль стала развиваться по-своему у греческих и латинских отцов церкви. Особое направление составляли основоположники монашеско-аскетической литературы, которые отличались своим отношением к мирским благам.

Из греческих отцов выделялись великие «каппадокийцы» (IV в.): святители Василий Великий, Григорий Богослов [49] и Григорий Нисский, которых соединяли узы родства и дружбы. Они не только подняли христианскую мысль на новую высоту, сформулировав ряд основополагающих церковных догматов, но и сыграли важную роль в формировании новых подходов к социальной тематике. При этом каждый из них был вынужден решить вопросы, связанные с собственностью и богатством, не только в теории, но и в своей практической жизни, поскольку все они происходили из аристократических семей и были теми «богатыми», перед которыми вопрос об «имении» встал со всей остротой.

По мнению Григория Богослова, само по себе богатство – нейтральная категория (если, конечно, оно добыто не разбоем и обманом, а праведными трудами или досталось по наследству). Но и оно не стоит того, чтобы занимать все время и силы. Даже если все складывается благополучно и человек богатеет своим умением и прилежанием, всевозможные заботы уничтожают радость обладания: «Война, возделывание земли, труд, разбойники, приобретение имущества, описи имений, сборщики податей, ходатаи по делам, записи, судьи – все это еще детские игрушки в многотрудной жизни». [50] Поэтому «…Для людей одно только благо, и благо прочное – это небесные надежды». [51] Впрочем, и нищета – «сугубое зло». Идеальное состояние – иметь необходимое и достаточное, но не излишнее, и «не подражать кровожадной пиявке, чтобы, одним владея, устремлять очи на другое». [52] Поэтому у богатого христианина есть две возможности: или вовсе раздать все имущество бедным, или сохранить его, но щедро благотворить.

Причем Григорий Богослов и Григорий Нисский были убеждены, что дающего и берущего должны связывать отношения личной дружбы и взаимного уважения. «Кто вступил в общение с нищим, тот поставил себя в единую часть с Христом, обнищавшим ради нас». [53] Они долго не могли понять и принять новаторских инициатив Василия Великого по созданию системы организованной благотворительности (устроение лепрозория, организация города-приюта для беднейших членов общества и других учреждений), при которой многие благотворители оставались анонимными и не входили в прямой контакт с нуждающимися. По словам известного патролога И.В. Попова, Василий Великий был убежденным «противником частной благотворительности и безрассудной жалости, готовой помогать всякому просящему без разбора». [54] В то же время из трех каппадокийцев Василий Великий был наиболее радикален в своих социальных воззрениях. Кто любит ближнего как самого себя, тот не имеет ничего лишнего, – полагал он. Чем больше у человека богатства, тем меньше у него любви. Вместе с тем он не идеализировал всякую бедность: «Нищие духом – это не бедные имуществом, но избравшие нищету от сердца». [55]

Помимо каппадокийцев не менее категоричен в осуждении богатства был константинопольский патриарх Иоанн Златоуст (IV в.) – известнейший проповедник и церковный пастырь, творческое наследие которого оказало определяющее влияние на русское православное богословие в целом и социальные взгляды в частности. Резко противопоставляя земную и вечную жизнь, святитель Иоанн призывал не только «тленные блага», но и саму «эту» жизнь не ставить ни во что. «Добродетель состоит в том, чтобы по отношению к вещам этой жизни быть как бы мертвым,…но жить и действовать только для духовного». [56] В смерти он видел долгожданное избавление от страданий и зла, в которые погружен мир.