Истоки средневекового рыцарства

Стремление государства переложить исполнение закона о воинской повинности на латифундистов, то есть наделение их определенной военной властью, не могло не привести к тому, что они постепенно стали брать на себя роль командиров крохотных армий. Тем более что центральная власть уже не обеспечивала, особенно в V в., защиту от варваров, разбойников, преступников и повстанческих движений, вспыхивавших то и дело на почве социальных конфликтов. В этом кроется причина движения tenuiores, искавших себе патрона либо патронов, желавших обзавестись отрядом телохранителей. В этом движении, как известно, некоторые историки усматривают один из формообразующих и причинных элементов феодализма.

Buccellarii на первых порах объект многочисленных юридических запретов. Тем не менее на Западе, например в вестготских законах короля Эйриха (475 г.), они признавались в качестве самостоятельного института. Подобное отношение к ним постепенно утверждалось повсеместно, особенно в галло-римской Провинции (1), которая на протяжении длительного времени управлялась сначала готами, а затем франками. Факт этот заставляет предполагать, что под оболочкой нового института сохранялись аналогичные германскому комитату кельтские обычаи. Слово vassus (вассал) является производным от кельтского термина gwas, который можно перевести латинским puеr, то есть одним из терминов, употреблявшихся в период поздней империи. Так было принято именовать тогда не только раба, но члена вооруженной свиты.

Обезлюдевшие города, таившие опасность деревни, фактории, взятые под защиту воинами, видевшими в своем патроне и благодетеля и командира отряда. Центры сельской жизни становились постепенно средоточием жизни политической, юридической и военной. Таковы структурные предпосылки возникновения феодализма и рыцарского мироощущения.

Варвары против Рима. Многочисленные варвары влились в состав римских вооруженных сил, заняли высокие командные должности, находились при импе

(1) Юг нынешней Франции. От Провинции название Прованс.- Прим. ред.

раторе. Другие, не менее многочисленные варвары давили на римские рубежи. Спасение империи, казалось, было вверено тем, кто хотел ее погубить. Такой оборот дел был не по вкусу многим римлянам, особенно коренным, имевшим статус cives (гражданина) задолго до того, как его получили другие, новоявленные римляне. Широкой группе "квиритов", ведомой сенаторской аристократией, выступившей в защиту своих традиционных привилегий, в недрах которой долее всего сохранялась ностальгия по языческим временам, наступление варваров на сердце родного Рима не доставляло никакой радости. После подавления очагов языческого сопротивления энергичной рукой Грациана и Феодосия антиварварские настроения по-прежнему давали о себе знать, но уже в виде конфессионального движения. В них выражалась ненависть и презрение римлян-католиков к германцам, исповедовавшим арианство. В таком виде сопротивление варварам просуществовало довольно долго. Оно явилось не последней в ряду причин, приведших к провалу курса, взятого Теодорихом Остготским на примирение враждующих сторон.

Обеспокоенность римлян вызывали вполне объективные обстоятельства. Достаточно указать на численность германцев в империи; некоторые позднеримские авторы прямо называли империю "жилищем варваров". В действительности же именно варварам - от военачальников, окружавших императора, до последнего солдата или крестьянина, посаженного на обезлюдевшую землю,- эта империя была обязана своим существованием. Варварам была она обязана тем, что сумела пережить самое себя. Правда, это не отменяет того факта, что и засилье германцев, и экзотичность их обычаев при свойственной им наглой манере поведения не могли не вызывать в общественном мнении Рима и других крупных городов, таких, как Милан, Тулуза или Константинополь, широкие антиварварские настроения. Они выходили далеко за рамки классово-"националистической" полемики квиритского сословия, хотя и использовались им в своих корыстных интересах. После Адрианополя подобные настроения опасно распространились. В результате тотальной христианизации империи выразителем антиварварских настроений являлись уже не эпигоны язычества, а крупнейшие христианские писатели. Последней цитаделью идеалов языческой квиритской аристократии, когда уже рухнуло все остальное, явились защитники экуменического духа империи.