Истопник

Два дежурных из питомника приводят на поводках (тонкие цепочки) овчарок. Длинные красные языки повисли из пасти. Собаки не проявляют интереса друг к другу. Никакой, нужной сейчас спорщикам, агрессии.

– Взять! Взять его! – кричит, распаляясь, интендант.

– Собаки покормлены, товарищ майор! – вежливо поясняет проводник.

Он сержант, две лычки на погонах.

Собаки ложатся на палую листву.

Серебристый вообще уронил голову на лапы.

Вокруг стоит золотая осень. Такие бывают в сентябре на перевале. Уже нет комара и мошки. Утренние заморозки прижимают таежную гнусь на дно распадков. Небо высокое и гулкое, синева просвечивает сквозь ажурную листву дубов и осин. Главное богатство ургальской осени, конечно, в листве, немыслимо огненного цвета и палевых оттенков. Горят красными гроздьями рябины на склоне сопки, рыжьем отдают дубы и клены, фиолетово-зеленая ольха вдоль речки, почти голубые лапы елей.

В такие дни дышится легко и свободно. Поднимешь голову в небо, зацепишься глазами за облачко и провожаешь его, провожаешь взглядом.

Косте нравилось лежать на сухом мху, раскинув руки, и долго смотреть в синеву. В такие минуты кажется, что ничего плохого в твоей жизни не было.

Совсем ничего. Кровавого и страшного!

Но зато самое радостное еще случится. Еще будет в твоей жизни счастье.

Зэки тоже любят такую осень. Пока не прогнил и не зачах горизонт. И небо не накрыло бесконечным дождем гати, таежные дороги вокруг лагерей, выложенные по марям толстыми стволами стланика. И звериные тропы по распадкам и вдоль каменных полок не завалены буреломом. Зэки любят август и сентябрь потому, что ранняя осень хорошее время для побега. Нет такого зэка, который не мечтает о воле. А значит, и о побеге. И нет такого человека, будь он осужденным до скончания века по 58-й, или ургальским охранником-вохряком в жеваных погонах, который не валится в тайге на сухой мох и не провожает облака жадным взглядом.

Эх, эх!

Сталинка-Силинка…

Польская жидовочка с покатыми бедрами и тяжелыми грудями, которых Костя коснулся впервые. А может, она вовсе и не еврейка.

С такой пшеничной, по пояс, гривой.

Но Косте хочется думать именно так. Жидовочка.

Ему так легче.

Как только он выпьет, Сталина-красавица возвращается. Разные воспоминания лезут в голову. Хоть и очень короткие они.

День, ночь, вместе песню спели… Вот и все, по большому счету. А потом Сталинку забрали, грубо сорвав с груди подаренные Костей бусы. А ведь сказал же ему Френкель: «Забудь… У тебя еще будут всякие Сталинки!»

Нет у Кости никого. Не прав оказался Френкель. Долгими ночами Костя корит себя за то, что даже не пытается узнать, где сидит Сталина.

Не пробовал найти и хоть как-то помочь ей.

Косте надо быть своим среди своих. Этих расхристанных и жестоких офицеров-энкаведов. Энкавэдэшник – звучит примитивно и грубо! А энкавед – он чем-то ведает. Правда ведь?! Чем ведает? Человеческими судьбами.

Костя участвует в разговоре о породах собак, особенностях их дрессуры и преимуществах овчарок. Тем более что в собаках, особенно охотничьих, он неплохо разбирается. Хотя думает Костя сейчас все время о другом. Вернее – о другой. О Сталине Говердовской он думает.

Вадим послал в поселок кого-то из своих штабных придурков. На задний двор псарни доставили выпивку и закуску: хрусткие грузди последнего засола, моченую клюкву, сало с розовыми прожилками. Бутыль мутного самогона, заткнутую тряпкой.

А еще непочатую бутылку медицинского спирта.

Из запасов Лазаря Ефимовича Ревзина, местного врача, одноногого еврея.

Спирт – призовой фонд победителю спора.

У офицеров получился пикник на обочине ургальской осени.

Костя похохатывает, поплевывает себе под ноги и постукивает прутиком по голенищу сапога. Рассказывает последние новости из управления. Поползли слухи, что после ухода великого Френкеля в отставку ГУЛЖДС – Главное управление лагерей железнодорожного строительства, которое он возглавлял, вскоре расформируют.

– Нет, мужики! – скупо роняя слова, как будто он знает что-то особенно важное, говорит Ярков, нагоняет себе авторитета. – Все еще только по-настоящему начинается! На строительство тоннеля будут брошены дополнительные ресурсы. Это я вам точно говорю!

Две резервации тоннель пережил. Все боятся третьей.

Костя просит у кума закурить.

Они отошли в сторонку, и Вадим угощает Яркова великолепной беломориной, выбивая ее щелчком из пачки.

Кум говорит:

– Да! Кажется, ты прав. Снабжение опять пошло по первому разряду. «Беломор» Урицкого завезли. Предписание на днях пришло. Ждем новые этапы.

Костя подхватывает:

– А ты думаешь, чего меня сюда прислали?! Проверить готовность лагпункта к приему осужденных.

Вадим внимательно смотрит на Яркова.

– Ну, знаешь, клумбочек и цветочков, как было при Говердовской, я им не обещаю. Но по баракам распихаю… Помнишь еще Сталину Георгиевну?

Костя как будто задумывается:

– Это которая?

Кум снисходительно хлопает Костю по плечу: