Истопник

Низко, почти касаясь сопки, нескончаемо плывут рваные клочья облаков. Обычная здесь ранней весной погода.

Начинает звучать музыка.

В золотых небесах за окошком моим
Облака пролетают одно за другим,
Облетевший мой садик безжизнен и пуст…
Да простит тебя Бог, можжевеловый куст!

Входит сержант-посыльный, протягивает следователю листок бумаги. На листке написано: «Звонил Френкель. Яркова не нагибай. Он ему зачем-то нужен. Но допрос, как свидетеля, проведи. Не уродуй. Постарайся получить признательные показания Яркова на Говердовскую. Они вместе, по сведению Изотова, слушали ночью Би-би-си из Лондона. Фроленков».

Фроленков – начальник лагпункта, майор. А Изотов Вадим – кум, капитанишка. Оперуполномоченный лагеря.

Тот самый, которого полюбила Аня Пересветова.

Вот и ладненько. Им виднее. Слушали Лондон, значит, и слушали.

У нас в стране демократия. Кто кого хочет, тот того и слушает.

Летёха картинно улыбается. Он тоже все давно понял. Сталине сейчас кажется, что она победила его, старлея НКВД. Не МВД, а именно НКВД. Выполняющего личное поручение Сталина!

Сталинские соколы не только в небе летают. Они и в Бамлаге по болотам на брюхе ползают. И по скальным выемкам топают. По грудь в ледяной воде переходят таежные реки. И у одного костерка вместе с зэками греются. Малиновый околыш, синяя фуражка… Соколы-сапсаны!

Говердовская думает, что обошла его на повороте. Себя оговорила так, как нужно следствию. А сообщников своих обезопасила.

Все поумирали!

Это мы еще посмотрим!

Летёха, впрочем, как всегда, примеряет на себя функцию Всемогущего.

Он распоряжается мертвыми и живыми.

Помните, как Василий стоял на берегу горной речки, вскинув автомат, гладил овчарку по вздыбившейся шерсти на загривке, а у его ног молился, стоя на коленях, женский этап?! И одна за другой согбенные фигурки уходили под лед, в весеннюю проталину…

Одна за другой.

Хорошо быть богом!

Еще Говердовской кажется, что вчера ночью она получила свою бабью индульгенцию. Забеременела. А то она не знает судьбу мамок на зоне. Через два года ребенка отберут, и больше она его никогда не увидит.

Если он еще родится, ребеночек.

Заметим, Сталина ведь не знает, что, к примеру, поэтесса Ольга Берггольц попала в тюрьму, на следствие, беременная. И потеряла своего ребенка. Его из нее вытоптали. Как точно заметил уже в наше время писатель Даниил Гранин. А где гарантия, что из Говердовской не вытопчут Костиного ребенка? Да и есть ли он, ребенок?!

Чушь какая-то.

Василий выравнивает стопкой исписанные листки.

Впрочем, ни Сталина Говердовская, ни сам Летёха страшного факта о безвинно загубленных детях поэтессы Берггольц знать еще не могут. Но знает автор. Так в свое время он подсказал слова незнакомой песни Сталине и мелодию «Сиреневого тумана» – Косте.

И как он отправил в 46-м году первый поезд к пробитому в скале тоннелю.

Сталина теперь не забудет этого прекрасного праздника! Там и акробаты прыгали, и Карабас Барабас поигрывал плеткой. И Сталин помахивал ручкой. А как били чечетку вертухаи и строили пирамиды зэки-физкультурники?! И хор мощно пел: «Кипучая, могучая! Никем непобедимая!»

– Расписывайся, Сталина Георгиевна! «С моих слов записано верно». Дата, подпись.

Сталина берет ручку, аккуратно макает в чернильницу. То ли перо засохло, то ли рука все-таки дрогнула. Перо, противно скрипнув, царапает бумагу. Летёха небрежно подсовывает чистый лист:

– А ты сначала попробуй здесь. Потренируйся.

Говердовская размашисто расписывается. Фамилия-то длинная. Потом подмахивает показания. Поднимает глаза и видит, что Василий аккуратно складывает в папку чистый лист бумаги с ее пробной подписью.

Глаза Сталины темнеют, наливаются густой синевой.

Переиграл ее сталинский сапсан.

Ответим же наконец, кто он такой, сапсан?

Сапсан – это не только современный поезд.

Сапсан – это тоже сокол. Только очень стремительный.

Выделяется аспидно-серым оперением. Аспидно…

Так написано в советской энциклопедии.

А Летёха выделяется нежно-оливковым цветом своего кителя.

Он подмигивает Сталине. Ну что? Думала, что переиграла?

Приемчик с засохшим пером давно отработан Василием. Что там появится на чистом листочке «с моих слов записано верно» и с подлинной подписью – одному богу известно. А еще Нафталию Ароновичу Френкелю.

Он насмешливо говорит в спину уходящей из кабинета Говердовской:

– А ты боялась. Даже юбка не помялась!

Сталина поворачивается:

– Вася! Я тебе яйца, случайно, не повредила? В паху-то, наверное, болит?

И закрывает за собой дверь.

В коридоре ее встречает охранник с автоматом.

Старлей в кабинете хватает широко открытым ртом воздух.

Как будто его ему не хватает.

Весна 1956 года Перевал Дуссе-Алинь

Костя снял лыжи, сбросил телогрейку, оставшись в свитере и овчинном жилете-безрукавке. Рюкзак снова кинул за плечи. Таежная привычка не расставаться с поклажей.

И взялся за работу.