Историческая неизбежность? Ключевые события русской революции

Далее будет много новых поворотов в удивительной жизни Яковлева-Мячина. Это был азартный игрок, всю жизнь игравший в сложные игры и шедший навстречу самым невероятным приключениям. Так что, возможно, правдивы были сведения екатеринбуржцев – совсем не в Москву собирался ехать комиссар Яковлев. Оттого-то всю дорогу он был так добр и почтителен со своими пленниками. Интересная запись проскользнула в дневнике царицы:

«16 (29) апреля в поезде… Омский сов[ет] деп[утатов] не разрешает нам проехать через Омск, так как боятся, что нас захотят увезти в Японию».

Может быть, истина – в этом полунамеке? Может, только ей – подлинной главе семейства – сообщил таинственный комиссар о своей истинной цели? Если так, то это была первая попытка, которая могла закончиться освобождением царя и царицы…

Итак царь, царица и Мария содержались теперь в Екатеринбурге в доме, принадлежавшем прежде купцу Ипатьеву. Вскоре к ним присоединились и остальные члены семьи.

Но и в Екатеринбурге их еще могли спасти.

В мае 1918 г. в Екатеринбург была переведена бывшая Николаевская академия Генерального штаба. К июню 1918 г. она насчитывала 300 слушателей при 14 профессорах и 22 штатных преподавателях. В старшем классе академии было 216 слушателей, и только 13 из них впоследствии будут сражаться на стороне большевиков. Подавляющее большинство слушателей считали Брестский мир с немцами, заключенный в это время большевиками, предательством, а их самих – немецкими агентами.

Итак, Академия и ее слушатели – кадровые царские офицеры, ненавидевшие большевиков, – оказались теперь рядом с арестованной царской семьей.

Руководство Уральского совета волновалось. Глава екатеринбургских большевиков Исай Голощекин доносил в Москву, что нахождение в Екатеринбурге «организованного очага контрреволюции под маркой академии совершенно недопустимо».

В конце мая положение Екатеринбурга резко осложнилось. Николай записал в дневнике: «Внешние отношения за последнее время изменились… Тюремщики стараются не говорить с нами, как будто им не по себе, и чувствуется как бы тревога и опасения чего-то у них! Непонятно!»

Но за пределами Ипатьевского дома все было понятно. В середине мая подняли восстание против большевиков бывшие военнопленные царя – Чехословацкий корпус. К чехословакам примкнули казачьи части. Пал Челябинск. Теперь чехословаки и казаки двигались к Екатеринбургу. Пал Кыштым, пал Златоуст – всего в 130 верстах от Екатеринбурга. 14 июня все коммунисты и рабочие с сысертовских, нижнетагильских и алапаевских заводов ушли на фронт.

Теперь Академия внутри Екатеринбурга представляла настоящую угрозу для большевистской власти. Приказом Троцкого ее поспешно перевели в Казань. Но слушатели объявили «нейтралитет», и в Казань поехало менее половины состава… Таким образом, около 200 образцовых кадровых военных остались в Екатеринбурге – в охваченном паникой городе.

28 мая (10 июня по н. ст.) там произошли уличные беспорядки. Накануне прапорщик Ардатов со своим отрядом перешел к белым. Теперь единственной опорой большевиков в городе оставался отряд верх-исетских рабочих во главе с комиссаром Петром Ермаковым. Все остальные рабочие отряды были на фронте. Огромная толпа горожан, выкрикивающая антибольшевистские лозунги, собралась на Успенской площади. Ермаков с отрядом и комиссар Голощекин с чекистами с трудом разогнали мятежную толпу. Фронту так не хватало красногвардейцев! А между тем годные для фронта красногвардейцы охраняли «тирана» и его Семью… И все громче зазвучали голоса – снять их с постов, т. е. покончить с Семьей!

Академия была размещена недалеко от Тихвинского монастыря, находившегося в черте города. Из монастыря царской семье носили молоко, сливки и яйца, так что установить связь с заключенными для кадровых офицеров не составило бы труда, после чего можно было подготовить нападение на Ипатьевский дом, охранявшийся вчерашними рабочими, многие из которых никогда не стреляли. В страхе, панике, неразберихе, охватившей город, нападение обещало быть успешным.

Но ничего этого не произошло.

Между тем большевики решили поторопиться. Они уже понимали, кем может стать освобожденный царь в нынешних обстоятельствах. Именно об этом уже после казни царской семьи напишет Троцкий. В своем дневнике он цитирует разговор со Свердловым – правой рукой Ленина. Троцкий только что приехал с фронта и расспрашивает Свердлова:

– Где царь?

– Конечно, расстрелян! – отвечает Свердлов.

– А семья?

– И семья с ним.

– Вся?

– Вся.

– А кто решал?

– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять им живого знамени, особенно в наших трудных условиях.

С конца мая большевики стали готовить уничтожение «живого знамени».

Через три дня после городских волнений Николай записывает: