Историческая традиция Франции

«Нация – следствие желания жить вместе», – комментирует тезис географа современный историк, рассматривая эту концепцию нации как антитезу этническому («расовому») фундаментализму, который у французских ученых Третьей республики (1871–1940) ассоциировался неизменно с германским национализмом[39]. Для основателя французской географической школы французская нация как целое являет собой единство многообразия, противопоставляя исключительным различиям исключительную «силу ассимиляции». В результате «контрасты смягчаются», а внешние «вторжения затухают»; Франция «преобразует то, что получила»[40].

Секрет такого единства, доказывал Видаль де Лаблаш, в самой органике страны; исходным выступает собственно земля Франции, ее «почва» в буквальном смысле слова. Не случайно французов, живущих в различных частях страны, объединяет между собой и отличает от соседей национальная кухня. Ведь она напрямую связана с плодородием земли и, конечно, умением ее обрабатывать. Еще Гёте, сравнивая французскую и немецкую культуры, отправной точкой указывал то, что французы едят белый хлеб, тогда как немцы – черный. Помимо белого хлеба и мясных блюд (наличие которых в рационе обеспечено распространением пастбищ), своеобразие французской кухне придает также разнообразие овощей на любом столе, проистекающее от искусства огородничества, которое радикально отличает французов от англичан.

Закономерно, что органическую, или «природную» Францию олицетворяла для географа деревня с ее жителями. Именно крестьянская жизнь, бытие людей, обрабатывающих землю Франции, оказывается объединяющим началом. Она формирует общие обычаи, манеру поведения, способы общения, вкусы и предпочтения. Создав сами предпосылки совместного существования этнически и культурно различных групп, эти природные силы – настоящие «духи местности» – исподволь и подготовили, по Видалю де Лаблашу, формирование нации[41].

Единство многообразия

При становлении основ республиканского строя в период Третьей республики, отмеченный административной централизацией и культурной унификацией, основатель французской географической школы предложил оригинальный подход, во многом близкий современной «политике многообразия» (см. гл. 6) – органическое единство страны при многообразии составляющих ее частей является ее особенностью, ее исторической ценностью.

Франция, утверждал Видаль де Лаблаш, имеет «уникальную физиономию в Европе»: на сравнительно ограниченной территории геоморфологическая эволюция в соединении с различием климата породила предельное различие между отдельными частями. Что же тогда создает единство страны, препятствуя развитию центробежных сил? Прежде всего, отвечал географ, наличие множества переходных зон («regions de transition») между полярными областями – «богатство оттенков, которое не найти нигде». Традиционное деление Франции на Север-Юг справедливо, считал Видаль, лишь с тем дополнением, что вся страна благодаря этим «переходным зонам» представляет «смесь Севера и Юга».

Одним из примеров такой переходной зоны он называл южную часть Парижского региона. В макрогеографическом плане это Северная Франция: геологическая эволюция четко разделила бассейны Сены и Луары. Вместе с тем, «влияния Запада и Юга» оспаривают здесь «влияние Севера». «Фундаментальное единство» Парижского региона не нарушается; но создаются новые отношения[42].

А наиболее ярким образцом переходной зоны Видаль де Лаблашу служила долина Луары: Орлеан, как место максимального сближения Луары и Сены, «направляет к Парижу дороги Центра и Юга Франции». «Ничто больше так не способствовало меридионализации Парижа», – резюмировал географ, указывая на историю вопроса. Французские короли вовремя поняли значение Орлеана:

присоединение этого города позволило им продвигаться в южном направлении и объединить разрозненные части «наследия Рима». Париж был с тех пор «навсегда связан с Югом»[43].

Особая часть долины Луары – Турень, «соединение долин» (кроме Луары – долины ее притоков Вьенны, Эндра, Шеры). Это «врата» на одном из важнейших путей перемещения народов. Две большие, издревле противостоявшие друг другу части страны – «Аквитания, передняя иберийского мира», и Северная Франция, сформированная германским влиянием – «входят здесь в контакт и медленно примиряются во французском единстве». Такие центры обретают особое значение в массовом сознании, становясь маяками для народной памяти. Не случайно этот район освящен народными легендами, а его столица, г. Тур стал центром национального культа Св. Мартина и местом векового паломничества[44].