Исторические и приключенческие произведения. Книги 1-16

Тут приятно было отдохнуть после шумаи блеска тронного зала. Мягкий свет, падавший сверху, придавал особую прелесть этому помещению и, точно бледное сияние месяца, трепетал на цветах и деревьях.

— Мне так неприятны эти шумные торжества, кузен Генрих, — сказал король шедшему рядом с ним принцу Конде. — Ни один праздник еще не был для меня так тягостен, как этот!

— Я заметил это, ваше величество, хотя вы старались казаться веселым! Отчего же такая перемена, смею спросить?

— Да, во мне действительно есть перемена, и если я вам скажу, что я испытываю все это время, то вы сочтете меня суеверным, принц, и вполне справедливо! Я как-то неспокоен, и сегодня принуждаю себя быть веселым, — печально произнес король. — Знаете, кузен, мне кажется, что я доживаю последние дни!

Принц Конде с глубоким удивлением отступил, взглянув на сияющую здоровьем и силой фигуру короля. Генриху Наваррскому было не более пятидесяти семи лет, он был свеж и крепок как физически, так и нравственно.

— Ваше величество, вы заняты столь грандиозными планами — и поддаетесь таким мрачным мыслям!

— Может быть, мои планы выше моих сил, — ответил король, — хоть я и отношусь к ним почти с юношеским пылом, но не могу преодолеть мысль о том, что погибну, идя к своей цели… Вы не знаете, что с герцогом Сюлли?

— Все еще нездоров, ваше величество!

— Я завтра навещу доброго герцога, он так преданно охраняет наши финансы, — сказал король. — Я уже объявил свите, что собираюсь выразить свое участие герцогу, и заодно узнаю, как праздновал город сегодняшний день… Вот посмотрите, принц, случай с нашим добрым Сюлли ясно доказывает, что и мы можем ожидать внезапного нападения!

— Говорят, он захворал от напитка, который ему подал паж во время последней охоты в Фонтенбло…, впрочем, есть надежда, что он выздоровеет.

— Напиток… вот видите, кузен! Значит, действительно надо быть осторожным… Вы заговорили об охоте в Фонтенбло, — серьезно прибавил король, — и со мной там произошло нечто странное…

— Смею спросить, что именно, ваше величество?

— Да, принц, вам я расскажу этот случай, никто еще о нем не знает. Как вам известно, мы запоздали, и я отстал от остальных, преследуя кабана в чаще леса. Уже начинало смеркаться, когда я выехал на перекресток… знаете этот большой перекресток недалеко от замка? Разыскивая вас и других, я поехал по дороге, как вдруг увидел шагах в пятидесяти от себя какого-то всадника на вороной лошади; он был весь в черном, с красным пером на шляпе. Я окликнул его, чтобы спросить, не видал ли он охотников, но всадник громко захохотал и, махнув рукой, умчался в чащу; я слышал при этом такой шум, будто за ним неслась целая свора собак. Мороз пробежал у меня по коже, кузен… Лошадь моя дрожала и пятилась, раздувая в испуге ноздри… Я пришпорил ее в том направлении, куда скрылся черный всадник, но она бросилась в сторону и ни за что не хотела двигаться с места.

— Ведь это были сумерки, ваше величество, вам, вероятно, повстречался какой-нибудь охотник-любитель, не знавший, что в этот день охотится Двор, — сказал принц Конде.

— У меня хорошее зрение, кузен Генрих, и, как вы знаете, — спокойный решительный характер! Уверяю вас, это было нехорошее явление, и мне определенно грозит какая-нибудь беда! Не знаю, с какой стороны ее ждать, но что не уйти от нее, так это верно! — сказал король задумчиво и очень серьезно.

Было видно, что случай, о котором он поведал, произвел на него тяжелое и неизгладимое впечатление.

— Ваше величество, я не изменю вам!

— Знаю, кузен, что на вас, на доброго Сюлли и на герцога д'Эпернона я всегда могу положиться… Вы, вероятно, уже слышали о странных толках, которые как раз соответствуют моему видению в лесу… За границей в последнее время распространяется слух, будто я умер… Это дошло даже до иностранных Дворов, там встревожились и присылают к нам запросы.

По мере продвижения в глубину зала, их голоса становились все тише. Некоторые гости также искали здесь прохладу после духоты тронного зала.

Между тем Элеонора Галигай и герцог д'Эпернон прошли в галерею, соединяющую два флигеля дворца. От подъезда к ней вела широкая мраморная лестница с золочеными перилами, вдоль которой стояли статуи и вазы с растениями. Галерея и лестница были устланы мягкими коврами.

Элеонора, жена Кончини, осторожно огляделась… В галерее не было никого, кроме дежурного мушкетера.

— Кто же это приходил просить вашего мужа об аудиенции у короля? — тихо спросил герцог.

— Он назвался Франсуа Равальяком. В его наружности есть что-то нехорошее, неприятное… Он только на днях приехал в Париж, и страшно нуждается.

— Так ему надо было помочь!

— Ему уже помогли: мой муж позволил этому Равальяку и еще нескольким буржуа прийти сегодня ненадолго сюда, в галерею, посмотреть на праздник. Этот человек, по-видимому, очень озлоблен и способен на дурное.

— Вы, конечно, удостоверились в его благонадежности? — спросил герцог.

— Мой муж дважды разговаривал с ним и сделал вывод, что на него можно положиться, — ответила Элеонора и, вдруг остановившись, указала своему кавалеру глазами на лестницу.