Обстановка в домике лесничего была весьма убогой. Под стать ей выглядела и одежда обеих женщин: незамысловатые старомодного покроя платья из домашней пряжи.
Вся квартира состояла из трех маленьких комнат. Две первые занимали мать и дочь, задняя служила спальней и кабинетом для Губерта.
– Опять он ушел, – всплеснув руками, проговорила старушка с тяжелым вздохом. – Ума не приложу, что с ним такое происходит?
– Любовь проснулась, матушка. Я ведь давно тебе говорила, – заметила София, остановив на минуту жужжащее колесо прялки. – Разве ты не видишь, что у него голова идет кругом?
– Любовь? С чего это ты взяла? Я ничего подобного не замечаю, вижу только, что он с каждым днем становится все молчаливей и угрюмей.
– А я все знаю.
– Разве он говорил тебе?
– Говорить-то не говорил, но я сама догадалась. Он воображает, что я уже совсем ослепла, а я еще кое-что вижу левым глазом. Недели две назад я заметила на полу в его комнате что-то черное. Подняла, присмотрелась – а это женская перчатка.
– Женская перчатка?
– Да, именно. Я положила ее на то же место, будто и не видела вовсе. А потом она исчезла, верно, он спрятал. А недавно я нечаянно увидела, что он стоит в своей комнате и что-то целует. Издали я не разглядела, что он прижимал к губам, заметила только, что он сунул эту вещицу под счетную книгу. Потом посмотрела – а это чей-то портрет, матушка.
– Чей же?
– Я видела только, что это фотографическая карточка, а с кого – разглядеть не могла. Пойди в его комнату, приподними книгу. Там она и должна лежать.
– Нехорошо подсматривать и выведывать чужие тайны, – заметила старая мать. – Но очень хотелось бы знать, кого избрало его сердце. Разве я буду против, если Губерт женится на доброй, порядочной девушке? Может, он думает, что мы будем против или станем чинить ему помехи? Ничего подобного! Я докажу ему, что он ошибается, уговорю не жертвовать ради нас своим счастьем. Да и зачем? Разве хорошая жена может мешать матери? Я с радостью уступлю ей место хозяйки. Мне пора бы и на покой. Мы с тобой можем перебраться в комнатку под крышей, а он пусть живет здесь с молодой женой.
– Ты права, – сказала София. – Наверное, поэтому он такой молчаливый и мрачный. Действительно, нужно сказать ему об этом. О нас с тобой ему незачем беспокоиться. Мешать мы не будем. Его счастье для нас дороже всего. Я тоже буду очень рада, если он найдет себе добрую жену, какую вполне заслуживает.
Старушка-мать отправилась в комнату сына.
Крик удивления вырвался из ее груди.
– София, да ведь это молодая графиня!
– Лили? – удивленно переспросила сестра Губерта.
– Царь небесный! Как попал к нему ее портрет?
– Теперь мне все ясно. Значит, и перчатка была ее, такая крошечная, изящная…
– И этот портрет он целовал, София?
– Да, матушка, этот. Его-то он и сунул под счетную книгу.
Старая женщина принялась разглядывать фотографическую карточку четкой, прекрасной работы, очень похожую на оригинал.
– Как похожа… – прошептала она. – Ну точно живая!
– Я даже могу объяснить, как он раздобыл этот портрет, – сказала София. – Некоторое время назад Лили снималась у фотографа в городе. Я припоминаю, что Губерт вскоре после того тоже ездил в город, – вероятно, за карточками. Наверное, он попросил фотографа изготовить для него одну лишнюю.
Старая женщина выглядела очень озабоченной.
– Пусть так, – пробормотала она, – но что ему в этом портрете? Уж не влюблен ли он в молодую графиню? Вот несчастье-то! Как он осмелился поднять на нее взгляд? А все оттого, что росли вместе, хоть он и на пять лет старше. Говорила я вашему отцу: незачем пускать мальчика в замок, добра от этого не будет. А он только смеялся над моими опасениями.
– Но ведь это форменная глупость! – заметила София. – Как он мог позволить себе влюбиться в графиню?
– Как мог позволить… – повторила мать. – Да разве сердце спрашивает рассудка? Не он первый, не он последний. Хотя подобные вещи никогда до добра не доводят. Молодая графиня всегда так ласкова и приветлива. Она обращается с ним, как с другом. Вот он и забрал себе в голову Бог знает что.
– Но ведь должен же он понимать, что ему, простому охотнику, и помышлять нечего о женитьбе на графской дочери.
– Нечего-то нечего, но, Боже милостивый, сердце ведь не спрашивает, кого любить, – оправдывала сына мать. – И ничего удивительного, что молодой человек влюбился в такое личико, – продолжала она, любуясь портретом. – Хороша, как картинка. И всегда такая приветливая, как и покойная графиня. И уж, конечно, ласковая с Губертом. Дай Бог, чтобы его чувство не привело к какому-нибудь несчастью, – молвила старушка и положила портрет на прежнее место.
Теперь обе женщины владели разгадкой той странной перемены, которая произошла с Губертом. Но разгадка эта готовила бедной матери только заботы и беспокойство. Молча вернулась она в свою комнатку, села к окну и задумчиво устремила взор на деревья.
Неужели так и не увидит она истинной радости от своих детей? Тут полуслепая дочь, там Губерт со своим безрассудством. Господи, в чем она провинилась? За какие грехи карает Всевышний ее детей?..