Исторические и приключенческие произведения. Книги 1-16

— Я говорю правду, ваше величество. Королева-мать знала об убийстве и наградила убийц.

— На эшафот тебя, проклятый!

— Я заранее знал, ваше величество, что на меня обратится ваш гнев, — холодно сказал Люинь, — но высказал то, чего вы требовали.

— Доказательства, давай доказательства… или, клянусь честью, ты поплатишься за эти слова.

— За эти слова я могу быть назван государственным преступником, оскорбителем величества, государь, но в сущности я только человек, который решается, наконец, обличить страшное преступление, обагрившее кровью ваш трон.

— Я требую доказательств, граф Люинь, доказательств! — кричал в порыве отчаяния король. — Вы осмелились обвинить мою мать и ее советников в самом ужасном преступлении.

— И я дам вам эти доказательства, ваше величество, — холодно и гордо ответил Люинь, — я предупреждал вас. Вы требовали, чтобы я говорил!

Людовик стоял, как безумный, широко раскрыв глаза и сжав кулаки, губы его дрожали…

— Шарль, ты ответишь мне за свой , слова, — сказал он, помолчав с минуту. — Берегись, если тебе нечем будет подтвердить их! Мне остается тяжелый выбор — между моей матерью и тобой. Я любил тебя, как брата, слушал твои советы, жал тебе руку. Теперь мне приходится ненавидеть или тебя, или мою мать, от кого-нибудь из вас двоих отказаться.

— Успокойся, будь благоразумен, — уговаривал Люинь, — кому не приходилось в жизни хоронить любовь, Людовик. Я думаю, нет ни -одного человека на земле, который не скрывал бы в душе горе. Я сочувствую тебе, разделяю твое страдание, потому и не хотел говорить.

Король закрыл лицо руками и зарыдал.

Люинь подошел и нежно обнял его одной рукой за шею, как будто действительно под влиянием искреннего участия и доброго порыва сердца. А между тем, в этом злом гении короля, так безжалостно открывшем ему правду, чтобы только привлечь его на свою сторону, не было и следа любви и искреннего уважения.

Людовик переломил себя, поднял голову, мрачная решимость выражалась на его лице.

— Ты представишь мне доказательства твоего обвинения, — сказал он, отойдя от любимца. — Я надеюсь, ты в состоянии будешь сделать это.

— То, что я сейчас открыл, не тайна, ваше величество. Принц Конде нашел патера, которому Равальяк на исповеди назвал своих сообщников! За то, что принц нашел этого патера и узнал от него тайну, его посадили в Бастилию.

— Но патер еще жив? — спросил король.

— Надеюсь, ваше величество. Только он может представить доказательства, которых вы требуете. Для меня было бы ужасно, если б креатурам маршала Кончини удалось отыскать и устранить этого старика.

— Я хочу видеть его и говорить с ним, — сказал Людовик. — Ты обязан отыскать его и привести ко мне. Ступай, я хочу остаться один.

Люинь достиг своей цели. Он поклонился и пошел из комнаты, но, не дойдя до дверей, опять вернулся, подошел к неподвижно стоявшему королю, и, как бы под влиянием искреннего, глубокого участия, протянул ему руки…

Людовик махнул рукой. Тогда только Люинь ушел. Король неподвижно стоял посреди комнаты. Страшная борьба кипела в его груди. И без того мрачная душа его в эту ночь потеряла последние остатки любви и доверия к людям. Он услышал от Люиня такие ужасные вещи, что в его сердце вдруг все опустело, оно разом превратилось в безотрадную голую степь, выжженную беспощадно палящим солнцем. На его долю выпало самое ужасное страдание: он лишался любви и уважения к матери, ему пришлось бы ненавидеть и презирать ее, если б слова Люиня оказались правдой…

Могильная тишина комнаты окружала одинокого Людовика. Неподвижно глядя в одну точку, он, казалось, понемногу терял рассудок от представившихся ему страшных видений. Бледное, искаженной мукой лицо его подергивалось.

После такой душевной борьбы в его сердце ничего не осталось, кроме мрачной подозрительности, смертельной ненависти к людям и непреодолимой жестокости. Горе сломило Людовика. Он прижал лицо к подушкам дивана…

Король Франции, богатый могущественный монарх, один знак, одно слово которого могли сделать тысячи людей счастливыми или погубить, — содрогался от безудержных рыданий.

XIX. ФЛОРЕНТИЙСКИЙ ПРОДАВЕЦ СОКОЛОВ

Был праздник святого Михаила. На улице Сен-Дени и по соседним переулкам и площадям гуляли толпы народа, рассматривая разложенные в подвижных лавках всевозможные товары.

Со всех концов съехались в Париж торговцы, позаманчивее расположив в своих палатках пестрые шелковые ткани, оружие и блестящие латы, посуду и зеркала, настоящие и поддельные бриллианты, дорогие перья и клетки с редкими птицами. Повсюду играла музыка и демонстрировались диковины далеких стран: великаны и карлики, фокусники и факиры, а в деревянном бараке укротитель Джеймс Каттэрет показывал своего ручного медведя и свирепого с виду льва.

Шумная, любопытная толпа, теснясь и толкаясь, переходила от лавки к лавке. Люди бренчали монетами, громко торговались, спорили, шумели и веселились.