Исторические и приключенческие произведения. Книги 1-16

Когда маршал подошел к порталу, часовые сделали на караул. Он вошел в переднюю. Его протеже следовали за ним немного поодаль. Ферморель со своими швейцарцами еще не занял караула. Кончини поднялся по мраморной лестнице, которая вела в галерею, и собирался повернуть к комнатам королевы-матери. Нов эту минуту к нему подошел барон Витри, а в глубине галереи показались солдаты…

— Именем короля! — громко сказал Витри, — вы арестованы, господин маркиз д'Анкр!

С зубцов Лувра раздался глухой выстрел.

— Вы с ума сошли, прочь с дороги! — крикнул Кончини, выхватив шпагу, чтоб ударить Витри.

— Стреляй, — скомандовал барон, отступая на шаг.

Раздалось пять выстрелов одновременно. Пули, по-видимому, были пущены метко… Маршал пошатнулся. Все совершилось в несколько секунд, так что побледневшие испуганные люди у лестницы растерялись, не зная, что делать.

— Отомстите… меня убивают… сюда! — крикнул глухим голосом Кончини и упал.

— Измена! Я опоздал!.. — проговорил он сквозь зубы.

Ковер на полу галереи обагрился его кровью. У портала слышны были мерные шаги часовых. Придворные, обернувшись, увидели, что подъезд Лувра занят мушкетерами.

В галерею вышел Люинь с придворными из свиты короля и подошел к балюстраде.

Звуки выстрелов привлекли внимание камергеров. Во всех коридорах раздавались шаги и голоса. Все куда-то бежали, сталкивались, спрашивали друг друга и ничего не понимали.

— Да здравствует король Людовик XIII! — громко крикнул Люинь с галереи.

И придворные, которые только что видели, как пронесли маршала, все без исключения и без малейшего колебания слились в единодушный хор, повторявший:

— Да здравствует король!

XXV. АРЕСТ КОРОЛЕВЫ-МАТЕРИ

Мария Медичи была со своими придворными дамами в приемной зале; Элеонора Галигай явилась к ней перед сумерками, чтобы сообщить о том, что дела шли именно так, как ей того хотелось, и что через час супруг ее прибудет в Лувр с большой свитой для того, чтобы в тишине и с полной осторожностью принять на себя дела правления. Она уверяла, что теперь уже не подлежит никакому сомнению благотворная перемена, которая произойдет сегодня в Лувре. Королева-мать приняла это известие весьма благосклонно, глаза ее ярко блестели, во всем лице появилось какое-то неуловимое выражение довольства.

В смежном зале ожидали маршала герцоги д'Эпернон и Гиз, маркиз де Галиас и некоторые другие важные и влиятельные лица партии королевы-матери. В прихожих, по обыкновению, теснилась толпа адъютантов, камергеров и придворных.

Королева, беззаботно смеясь, разговаривала с герцогиней Бретейльской и с Элеонорой. С наступлением темноты зажгли канделябры. Лакеи разносили на серебряных подносах маленькие чашечки, наполненные темно-коричневым напитком. Мария Медичи получала первый кофе из Италии, который был первоначально вывезен из Египта Проспером Альпинусом и прописывался им как лекарство. В Италии скоро оценили приятные свойства этого нового напитка, и королева-мать поспешила ввести его при своем дворе, несмотря на то, что обходился он совсем недешево.

В то время как присутствующие пили кофе и нетерпеливо ожидали маршала, в дверях зала, из-за портьеры, появилась высокая фигура Ришелье.

Милостынераздаватель королевы-матери вошел без доклада. Лицо его было бледнее обыкновенного, в темных глазах отражалось несвойственное для него беспокойство. Он прямо подошел к королеве-матери, возле которой все еще стояли герцогиня Бретейльская и Элеонора Галигай. Дамы смотрели на него с выражением нетерпеливого ожидания.

— Я пришел, чтобы довести до сведения вашего величества одно в высшей степени странное обстоятельство, — как-то глухо заговорил Ришелье. — В Лувре происходит нечто весьма таинственное.

— А я думала, что вы уже знаете о том, что должно произойти, — ответила Мария Медичи, вопросительно взглянув на Элеонору Галигай, — или, может быть, господина милостынераздавателя еще не предупредили?..

— Я знаю все, ваше величество, — быстро перебил Ришелье, — я знаю все, что могло и должно было произойти с этой стороны. Но именно поэтому-то я и поспешил сообщить вашему величеству о тех в высшей степени странных наблюдениях, которые я только что имел случай сделать.

— Говорите, — приказала королева-мать, которую, казалось, начинало заражать беспокойство Ришелье.

— Я видел сейчас, как через малые ворота, ведущие прямо к флигелю короля, в Лувр чрезвычайно тихо и осторожно въехало несколько весьма влиятельных людей, среди которых я узнал герцога Бриссака, Монтбазона, Вандома и Рогана, ла Вьевиля и шевалье д'Альберта.

Мария Медичи видимо испугалась: имена, которые назвал милостынераздаватель, не предвещали ничего хорошего, все это были люди влиятельные, принадлежавшие к высшему дворянству в стране и ни в чем не уступавшие преданным ей Гизу и д'Эпернону.

— Тем лучше, господин Ришелье, — холодно проговорила Элеонора Галигай, — тем лучше, потому что легче окажутся в наших руках все эти павшие величия.

— Излишняя самоуверенность лидеров, маркиза, уже не раз губила великие дела, — возразил осторожный Ришелье.