Исторические колокола

Колокола обыкновенно отливаются из так называемой колокольной меди, состоящей из сплава 78 процентов чистой меди и 22 процентов олова. Но бывали примеры, что колокола делались из чугуна, стекла, глины, дерева и даже серебра. Так в Китае, в Пекине, существует один колокол чугунный, отлитый в 1403 году. В Упсале, в Швеции, есть колокол из стекла, превосходнаго звука. В Брауншвейге, при церкви св. Власия, хранится как редкость один деревянный, тоже очень старый, лет около трехсот, называвшийся некогда колоколом св. великаго пятка; он употреблялся во время католицизма, и в него звонили на Страстной неделе. В Соловецком монастыре находятся глиняные колокола, неизвестно когда и кем слепленные.

Колокола у нас существуют многих видов и названий. Так известны: набатные, вечевые, красные, царские, пленные, ссыльные, благовестные, полиелейные, золоченые и даже лыковые; существуют ещё небольшие колокола под названием «кандия» или звонец. Им дается знать звонарю на колокольню о времени благовеста или звона.

Первый из набатных колоколов висел в Москве, в Кремле подле Спасских ворот, в настенном шатре или полубашенке [4]; он назывался царским, сторожевым и всполошным; в него звонили во время нашествия врагов, мятежа и пожара; такой звон назывался «всполохом» и набатом[5]. На этой полубашенке висел прежде, как полагали, вечевой колокол, привезенный в Москву из Великаго Новгорода, после покорения его Иоанном III. Существует предположение, что Новгородский вечевой колокол был перелит в Московский набатный или всполошный в 1673 году. По указу царя Феодора Алексеевича, он сослан был 1681 года в Корельский Николаевский монастырь (где погребены дети Новгородской посадницы Марфы Борецкой) за то, что звоном своим в полночь испугал царя. На нём вылита следующая надпись: «лета 7182 июля в 25 день, вылит сей набатный колокол Кремля города Спасских ворот, весу в нем 150 пудов». К этой надписи прибавлена другая вырезанная: «7189 года, марта в 1-й день по именному великаго государя царя и великаго князя Феодора Алексеевича всея великия и малыя России самодержцу указу дан сей колокол к морю в Николаевский-Корельский монастырь за государское многолетное здравие и по его государским родителях в вечное поминовение неотъемлемо при игумене Арсение»[6].

По свидетельству старожилов, у другого набатного колокола, который висел на башне Спасских ворот после перваго колокола и который теперь хранится в Оружейной палате, по приказу Екатерины II, был отнят язык за то, что он во время Московскаго бунта в 1771 году сзывал народ: в таком виде он висел до 1803 года, когда был снят с башни и поставлен под каменным шатром у Спасских ворот вместе с большими пушками. По сломе шатра, он был сперва помещен в арсенал, а потом в Оружейную палату: на нём находится следующая надпись: «1714 года июля в 30 день вылит сей набатный колокол из стараго набатнаго же колокола, который разбило, Кремля города ко Спасским воротам, весу в нем 108 пуд. Лил сей колокол мастер Иван Маторин».

Вот что находим о набатном колоколе в статье Г.В. Есипова[7]: в 1803 году стены и башни Московскаго кремля во многих местах начали разваливаться и Московская Кремлевская экспедиция озаботилась их исправлением – главноуправляющий Кремлевскою экспедициею П.С. Валуев, командировал чиновника в набатную башню с приказанием снять осторожно колокол и сдать его в экспедицию для хранения в кладовой, впредь до исправления башни. Когда сняли колокол и хотели его везти в кладовую, явился офицер с солдатами и заявил, что комендант приказал оставить колокол на площади и поставил к нему двух солдат. Сконфуженный чиновник донес Валуеву об аресте колокола. Валуев отличался непомерным самолюбием и послал к коменданту чиновника, который на словах заявил ему: чтобы он немедленно возвратил колокол.  Комендант потребовал письменнаго объяснения. Валуев не замедлил такое послать и немного резкое.

Комендант нашел тон письма, да и самое требование немного оскорбительным и пожаловался московскому главнокомандующему графу Салтыкову. Главнокомандующий, вероятно, тоже не совсем довольный тем, что Валуев обратился к коменданту помимо его, в тот же день уведомил Валуева, «что он находит действия коменданта совершенно законными и просит в подобных случаях обращаться к нему, главнокомандующему, и содержать коменданта в том внимании, какого он заслуживает по отличному усердию и исправности, в толиколетнем прохождении важнаго служения своего оказанными».

Валуеву стало понятно, что сделал ошибку, погорячился и что главнокомандующий может довести об этом до высочайшаго сведения, а главнокомандующий и Валуев как два медведя в берлоге, жили не в ладу, и Валуев поспешил искать покровительства в любимце императора, Трощинском, мимо котораго в случае жалобы графа Салтыкова дело это не могло пройти.