Исторические корни волшебной сказки

3) Мифема состоит из отношений. Каждая мифема является не отдельным отношением, но комбинацией или узлом отношений.

4) Миф — это некоторое предложение, составленное из мифем. Комбинация мифем задает значение мифа.

5) Предметом рассмотрения являются не изолированные отношения, но их узлы или пучки.

Если миф — это язык, или если миф имеет строение, сходное со строением языка, то можно установить соответствие между теорией Леви-Строса и теорией порождающих грамматик Хомского. Авторы уверены, что здесь есть нечто большее, чем простая аналогия, хотя и не доказывают это положение. Синтаксическая теория мифологической системы должна:

(1) содержать способ различения входных сигналов (предложений), то есть система должна отличать, является ли рассматриваемый текст мифом;

(2) содержать способ представления структурной информации, то есть некий семантический язык описания мифов;

(3) содержать начальную область ограничения класса возможных правил преобразования;

(4) давать представление о том, как каждое такое правило соотносится с каждым предложением;

(5) предлагать критерий выбора одной гипотезы, или последовательности преобразований, заданных правилом (3), из нескольких.

Полученная модель сопоставима с моделью, построенной Н. Хомским для естественного языка.

В качестве иллюстрации применимости подобной теории авторы строят модели парадигматического строения различных мифов, в том числе вариантов мифа «Деяния Асдиваля», проанализированного К. Леви-Стросом в статье «Деяния Асдиваля» (1958 г.),[21] а также других достаточно известных мифов. Результатом анализа являются грамматики, порождающие систему семантических оппозиций, выделенных для данного мифа, а сложность или простота указанной грамматики (равно как и некоторые другие формальные признаки) служат критерием, с помощью которого можно предпочесть один вариант прочтения мифа другому.

В работе привлекается достаточно сложный математический аппарат, на описании которого мы не будем подробно останавливаться, тем более, что математические положения и доказательства авторов не вызывают сомнений. К сожалению, в самом главном пункте, а именно, при утверждении применимости использованного аппарата, авторы не приводят доказательств или сколько-нибудь убедительных доводов, но ограничиваются лишь указанием на возможность подобного применения, что сильно снижает ценность последующих строгих доказательств. Кроме того, некоторые сомнения вызывает и исходное предположение о тождестве строения мифа и естественного языка.

Как уже было сказано выше, число работ, посвященных исследованию каких-либо отдельных проблем или отдельных видов сказки, достаточно велико. Можно упомянуть, к примеру, статью А. Дандиса,[22] в которой он отмечает, что основой африканских трикстерных сказок служит движение от дружбы между двумя персонажами к отсутствию дружбы или вражде (по мнению исследователя, при сходстве подобных сказок с трикстерными сказками других народов, только в африканских сказках заключение/разрушение дружбы играет сюжетообразующую роль); работу X. Ясон,[23] в которой она выделяет функции, специфичные, по ее мнению, для так называемой женской волшебной сказки а также статьи И. Дан[24] и Р. Дрори,[25] в которых на основе теории Ясон предпринимается исследование структуры соответственно сказок о преследуемой девушке и так называемых «сказок о награде и наказании» (на примере сказки «Али-Баба и сорок разбойников»).

Из более поздних работ отметим монографию Б. Кэрей,[26] посвященную анализу русских волшебных сказок, соответствующих типу 400А по классификации Аарне-Томпсона (герой в поисках утраченной жены/невесты). Автор утверждает, что этому типу соответствуют по меньшей мере три различных структурных модели, которые можно условно назвать сказками о пассивной красавице, о богатырь-девице и о деве-лебеди. В каждом из этих трех подтипов поведение героя совершенно одинаково; основным признаком, на котором строится классификация, служит принадлежность героини повествования к одному из трех принципиально различных типов.[27] Иными словами, по мнению автора, именно поведение и тип второго персонажа — сказочной героини-невесты — определяет, в пределах указанного типа, синтагматическое, а, возможно, и парадигматическое, строение сказки.

Гипотеза о важности учета действий и качеств второго из участвующих в сказочном трюке персонажей при анализе трикстерных сказок выдвигается в статье Е. С. Новик «Структура сказочного трюка».[28] «Во всех трюках <…> успех трикстера полностью зависит от действий антагониста, и поэтому его собственные действия направлены на то, чтобы <…> моделировать его (антагониста — А. Р.) ответные реакции» (150). Таким образом, трюк, по мнению автора, принципиально диалогичен, а «его глубинной семантической темой оказывается не добывание или творение, как в мифах, и не повышение или утверждение статуса, как в волшебных сказках, а само соперничество» (151).