Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г.

Вторым преемником Германа был патриарх Мануил II Харитопул (1243—1255).[458] Мануил не тотчас был избран по смерти предшествующего патриарха. Это произошло по следующему случаю: «Император Иоанн Ватац, не спешивший в подобных делах, не мог найти в скорости человека, достойного этого места, или, лучше, такого, который мог бы ему понравиться, потому что обладающие верховной властью обыкновенно в подобных обстоятельствах соображаются со своим расположением к лицам, чтобы не иметь в этих людях противников своим желаниям. Таким образом, времени прошло не мало, а все еще не было архипастыря» (вдовство Церкви продолжалось более 3–х лет).[459] Если император Иоанн ничего так не желал, как того, чтобы избран был в патриархи человек покорный, то, понятно, в лице патриарха Мануила император, очевидно, нашел, чего искал. Действительно, Георгий Акрополит описывает нового патриарха, Мануила, в чертах весьма бледных. Он пишет: «Кормилом патриаршества начал править Мануил, муж благочестивый, святой жизни, хотя он и имел жену, и настолько не знакомый с науками, что, случалось, не понимал того, что читал».[460] В приведенной характеристике могут возбуждать недоумение слова: «хотя он и имел жену». Это выражение нужно понимать так, что Мануил был выбран в патриархи из женатых, но что он оставил свою жену по избрании в патриархи.[461] Из слов Акрополита, в которых он высказывает суждение о Мануиле, не следует, однако же, заключать, что патриарх был много ниже своего призвания. Исторические документы свидетельствуют, что Мануил обнаруживал и известного рода церковную деятельность и не был лишен даже политического влияния. О церковной деятельности Мануила свидетельствуют некоторые дошедшие до нас определения, составившиеся на соборах при этом патриархе. Так, на одном соборе при нем рассмотрено было несколько канонических и богослужебных вопросов. Патриарх внес на собор эти вопросы по желанию митрополита Диррахийского Романа, которому они в свою очередь предложены были еще другим епископом. Вот вопросы, какие внесены были на соборе, а равно и те решения, какие последовали здесь. Вопрос первый: случается, что некоторые мужья, по ненависти к своим женам или по другим причинам, оставляют этих последних и уходят неизвестно куда, пребывая в безвестной отлучке пять и даже более лет. Должно ли позволять таким женам вступать в новый брак? Собор дает ответ отрицательный, если вышеуказанные жены не могут представить доказательства, что их мужья взяты в плен или иным подобным же образом исчезли не менее пяти лет назад. Другой вопрос: некоторые миряне уже дважды женились, но овдовели и, хотя достигли сорокалетнего возраста, однако же желали вступить в третий брак, выставляя предлогом то, что у них есть дети, для воспитания которых им необходимо иметь жену. Можно ли позволять таковым третий брак беспрепятственно? Решение собора по этому вопросу последовало такое: достигшие сорокалетнего возраста и домогающиеся вступить в третий брак тем показывают, что они желают многобрачия, непристойного христианина, и заслуживают укоризн; если же будут стоять на своем, подвергаются (обычной) епитимье. Еще другие вопросы касаются разного рода беспорядков, допускаемых священниками — особенно по части совершения таинств. Первый вопрос в подобном роде: некоторые священники в Великую Четыредесятницу, заготовляя Дары для преждеосвященных литургий, полагают их в дарохранительницы , но случается, что, по демонскому наваждению, или мыши похищают изготовленное, или же собака, врываясь в отворенную ею дверь; или же случается, что священник, совершив проскомидию, отходит к трапезе Господней и совершает здесь службу, а в это время мышь похищает хлеб с проскомидийного стола. Какого наказания заслуживает за это священник? Собор дает такое решение вопроса: если собаки проберутся, несмотря на затворенную дверь храма, и похитят преждеосвященные дары, то священнику должно быть запрещено служение на срок, какой будет указан епископом — за явную небрежность. В случае же похищения мышью освященного хлеба, над которым совершена проскомидия, священники, по определению собора, должны быть признаны невиновными, ибо такие случаи, замечает собор, весьма часто (!) встречаются. В указанном положении священник должен взять новый хлеб и освятить его по чину. (Третий из преждеупомянутых случаев собор почему-то обходит молчанием.) Второй вопрос, касающийся беспорядков, допускаемых священниками, сформулирован был так: некоторые священники в течение Великой Четыредесятницы тайком преподают брачное благословение хотящим вступить в брак; какому наказанию Подлежат такие священники? Резолюция собора по этому весьма важному вопросу замечательно снисходительна. Собор определяет: если какой священник делает это по простоте (!) , то он подлежит умеренной епитимье; если же поступающий таким образом священник действует по злоумышлению, таковой заслуживает больших наказаний, налагаемых по воле епископа. Еще серьезнее и важнее следующий беспорядок, встречавшийся в иерейиской практике. Некоторые священники, будучи под архиерей^сКим отлучением и неся епитимьи, позволяют себе, однако же, совершать богослужение. Спрашивается: какому наказанию они подлежат? Ответ дается такой: священники отлученные, но дерзающие совершать богослужение, достойны низвержения.[462] Такова была законодательная деятельность Греческой церкви в правление патриарха Мануила. Эта деятельность интересна в двух отношениях: во–первых, она свидетельствует о пастырской ревности патриарха; во–вторых, дает указание на довольно непривлекательное дисциплинарное положение греческого духовенства середины XIII в. При том же Мануиле составлены были определения и по некоторым другим церковным вопросам, но эти определения не представляют важности.[463] Что касается политического влияния патриарха Мануила, то оно выразилось, например, в следующем: император Иоанн Ватац стал подозревать в политической неблагонадежности Михаила Палеолога (впоследствии императора), совершил суд над обвиняемым, но судьи не выразили определенного суждения о виновности Михаила: подсудимый оставался в подозрении. Чтобы окончательно успокоить свой смущенный дух, император отправил Михаила Палеолога к патриарху Мануилу, а этот последний должен был связать обвиняемого клятвами, что «он никогда не будет замышлять неверности и сохранит в чистоте свою преданность к державному». Мануил исполнил желание царя, после чего Иоанн Ватац примирился с Палеологом. Очевидно, император высоко ставил патриарший авторитет и влияние даже в чисто политических вопросах.[464]