Исторические портреты

У Нордкапа Хметевский разделил эскадру и назначил каждому кораблю свою акваторию для охраны. «Преславе» выпало крейсировать к западу на меридиане Нордкапа.

Шли недели, изредка у горизонта вдали белели паруса. «Преслава» устремлялась к ним, но это оказывались обычные «купцы», направлявшиеся в Архангельск. Командир «Преславы», = капитан 2-го ранга Верх решил подняться к северу, и за неделю с небольшим «Преслава» ушла на триста миль от Нордкапа. Зачастили снежные заряды, переходящие в снегопад. Утром в Петров день на верхнюю палубу насыпало сугробы в пол-аршина. Ванты и паруса обледенели, и «Преслава» повернула обратно. За всё время крейсирования американские каперы так и не встретились. Видимо, они прознали о русской эскадре.

В начале сентября корабли собрались на назначенном Хметевским рандеву у Нордкапа. К ним присоединился отряд кораблей из Архангельска, и вся эскадра направилась в Кронштадт. Погода с каждым днём ухудшалась. Море штормило, всё время налетали шквалы. Матросам прибавилось работы, то и дело приходилось менять паруса, а главное — успевать брать рифы, уменьшая парусности. Однажды ночью крепкий норд-вест развёл крупную волну, корабли валяло с борта на борт. На рассвете, едва матросы «Преславы» успели взять марс-рифы, как налетел сильный шквал. Следом раздался встревоженный возглас вахтенного офицера:

   — На «Храбром» грот-мачту снесло!

Прямо по корме, сильно накренившись на левый борт, зарывался носом в волны фрегат «Храбрый», рухнувшая грот-мачта волочилась и била по борту, грозя проломить его. Было видно, как лихорадочно рубили ванты матросы, среди волн появлялись и исчезали упавшие за борт. Не успел «Храбрый» освободиться от сломанной мачты, как рухнула бизань-мачта, а следом оторвало и швырнуло в бушующие волны марс-рею вместе с матросами, так и не успевшими взять рифы...

Подоспевшие корабли вылавливали из воды матросов, но спасти удалось немногих. В волнах погибло сорок три человека. Хметевский приказал одному из кораблей взять «Храбрый» на буксир и отвести его на ремонт в ближайший норвежский порт, эскадра направилась на Балтику.

Во время обеда в гардемаринской каюте Дмитрий вдруг озорно выпалил:

   — В охотку бы мне побывать на «Храбром» в тот миг, когда там мачты рушились!

Гардемарины вначале опешили, а потом наперебой начали ругать Сенявина за неуместную шутку. Спор разгорелся, и на шум в каюту заглянул Верх. Узнан, в чём дело, он насупился:

— Негоже, когда товарищи в несчастии гибнут, потеху устраивать. А дабы тебе, Сенявин, в науку сиг пошло, отправляйся-ка на фор-салинг вахту нести. Авось тебя там бурный ветер развеселит!

Всё же Сенявин за время практики заслужил по хвалу, успешно сдал экзамен и в 1780 году был произведён в мичманы, первый офицерский чин.

В ту пору испанские крейсеры по королевскому указу начали перехватывать россиян у Гибралтара, в Средиземном море.

Испании сделали демарш. Императрица повелела снарядить эскадру в те края. В феврале Россия «для покровительства чести российского флага и безопасности торговли», приняла Декларацию, которую назвали «О морском вооружённом нейтралитете». Воюющим державам — Англии, Франции, Испании объявлялись российские правила «для поддержания её подданных противу кого бы то ни было».

В составе эскадры ушёл в плавание корабль «Князь Владимир», куда назначили мичмана Сенявина.

Около года «Князь Владимир» патрулировал в испанских водах, временами отстаивался в Лиссабоне. Кроме добротной морской практики Сенявин воочию знакомился с бытом и нравами европейской державы, иногда с товарищами гостил на берегу у негоциантов[17].

По возвращении летом 1782 года мичмана Сенявина назначили в Азовскую флотилию и зачислили в экипаж корвета «Хотин». Вскоре «Хотину» призе лось доставить в Петровскую крепость крымского хана Шагин-Гирея. Там Сенявин впервые увидел князя Потёмкина.

Осенью того года Сенявин был переведён на только что построенный фрегат «Крым», а в январе 1783 года произведён в чин лейтенанта.

Образцового, расторопного офицера присмотрел младший флагман, контр-адмирал Мекензи, и Сенявин 2 мая 1783 года с эскадрой вице-адмирала Федота Клокачева вошёл в Ахтиарскую бухту. Флагман Клокачев сразу оценил Ахтиарскую гавань по достоинству. «О которой могу вам объявить, — сообщал он в письме, — подобной ещё гавани не видали, в Европе действительно таковой хорошей нет; вход в сию гавань самый лучший, натура сама разделила бухту на равные гавани, т.е. военную и купеческую, довольная в каждом лимане глубина, положение ж берегового места хорошее и надёжно к здоровью, словом сказать, лучше нельзя найти к содержанию флота места».