Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II

С. С. Татищев, биограф Александра II, имевший в свое время доступ к личным материалам царской семьи, многие из которых уже утрачены, писал о настроении и состоянии духа великого князя: «Новое пламенное чувство до того охватило его, что в разговорах с князем Орловым, заменившим при нем умершего попечителя князя Ливена и скоро снискавшим полное его доверие, он открывал ему свою душу, признаваясь, что вовсе не желал бы царствовать, что единственное его желание — найти достойную подругу, которая украсила бы ему то, что считает он высшим на земле счастьем, — счастье супруга и отца». Мысли и желания эти, оказалось, не были до конца изжиты или вытеснены признанием своего долга и предстоящего предназначения, как он сам недавно еще думал, путешествуя по России. Много позже, уже во время царствования, они вспыхнут с новой силой, только в связи с другим чувством и к другой женщине.

Николай I получил известие о событиях в Дармштадте не только от сына, но и от его воспитателя Кавелина. Передавая состояние наследника после первой встречи с принцессой, он писал: «Великий князь, увидев меня, бросился, растроганней, обнимать меня, говоря: „Кажется, мне Бог дал найтить чего искал“. А спустя неделю из Англии, куда они отправились в соответствии с маршрутом путешествия, Кавелин писал о наследнике: „…“ чрезвычайно занят воспоминаниями о Дармштадте; хоть он уже испытал чувство, теперь им ощущаемое (к О. О. Калиновской. — Л. 3.), но, к счастью, этот раз оно не противоречит долгу и потому великий князь наслаждается им без упреков совести и, следовательно, вполне».

Очень любивший писать письма вообще, в этом случае Николай I был особенно внимателен к сердечным посланиям сына и ответил тотчас и не раз. Он поспешил успокоить тревоги влюбленного: «Обнимаю тебя от всего сердца, со всею родительскою нежностью, видя в этом только волю Божию и посылая тебе мое родительское благословение!» В следующем письме продолжал: «С одного дня влюбиться не часто бывает, стало, не сомневаюсь, что Бог сподобил тебя». И еще раз, 14 (26) мая, незадолго до возвращения сына домой, писал из Царского Села: «Да наставит тебя Бог не ослепляться одной наружностью, но да даст тебе проницательность узнать ее сердце и душу! Дай Бог, чтоб ты не ошибся в твоих предчувствиях, и да сподобит твоей Марье быть тебе, что мне Мама». Можно понять мотивы столь поспешного благословения властного отца-самодержца, напуганного недавней историей с Ольгой Калиновской. Удивление вызывает другое, что он пренебрег тревожными сигналами князя Орлова о сомнительности королевского происхождения принцессы Марии.

Это письмо Орлова из Майнца об упорно циркулировавших при немецких дворах слухах, что Людвиг II в действительности не был отцом принцессы Марии, не сохранилось, но содержание его вполне реконструируется по ответному письму Николая I от 26 марта (7 апреля), которое известно было и приводится в упомянутой выше статье историка А. Н. Савина. Во всем этом деле особенно интересна реакция Николая Павловича, который не увидел здесь никакой помехи женитьбе своего наследника и приветствовал весть о его влюбленности, по-видимому, без малейших колебаний, без всякой душевной борьбы. Вот это удивительное письмо Орлову: «Сомнения насчет законности ее рождения более основательны, чем вы думаете, так как считается, что в семье ее только терпят и едва переносят. „…“ Но так как она признана фактически и носит имя своего отца, никто не может ничего говорить насчет этого. Важно, чтобы молодые люди сначала узнали друг друга прежде, чем им решить, подходят ли они друг к другу. „…“ В конце концов, да благословит Господь это доброе начало и да приведет к хорошему концу». «Почему Николай Павлович отнесся с почти полным равнодушием к вопросу о том, чья кровь течет в жилах его будущей снохи?» — задается вопросом исследователь, которому посчастливилось познакомиться с этим навсегда утраченным для нас эпистолярным наследием, и дает ответ вполне убедительный. «Как знать? — пишет Савин. — Может быть, он памятовал о своей много любившей бабке и об еще более соблазнительных толках, и отчасти печатных толках, по поводу рождения своего отца, и потому считал несправедливым или даже опасным пускаться в точные разыскания об отце Марии Гессен-Дармштадтской. Может быть, он хотел поскорее женить сына и обрадовался забвению Калиновской и влюблению в принцессу. А может быть, он даже был евгеником и мечтал укрепить, оздоровить свое потомство притоком свежей, не владетельной крови. Как бы то ни было, факт остается фактом: монарх, который считался самым непримиримым, упрямым и сильным представителем европейского легитимизма, нисколько не был смущен насчет чистоты крови в жилах невесты своего наследника и с легким сердцем успокоил себя отсутствием официально заявленных возражений по поводу законности ее происхождения. „…“ Важно знать, что легитимизм Николая I не отличался большой щепетильностью».