Исторические портреты (Петр I, Иоанн Грозный, В.И. Ленин)

Нам, людям старшего поколения, которые воспитывались на полной безнравственности накопительства и едва ли не абсолютном моральном оправдании раскулачивания, сегодня трудно понять ту этику, согласно которой сама нищета является критерием человеческой неправды, критерием неправедности человеческого бытия. Мы привыкли всем своим сердцем сочувствовать слабым. Но мы – люди другой, как кажется уходящей, культуры, других, исчезающих, традиций, и нас, наверное, уже ничто не переделает. Во всяком случае свершающаяся перемена ценностей дается многим из нас очень болезненно. А ведь самый дух того времени, о котором говорится здесь, перемалывал именно таких людей, ибо в основном из них и состояла вся тогдашняя Европа. Ведь не случайно Реформация – это еще и время самых свирепых гражданских войн.

Разумеется, сказанное ни в коем случае нельзя понимать так, что нормативная этика шестнадцатого столетия требовала начисто забыть о вдовах и сиротах, о всех несчастных. Ничуть не бывало, человеческое сочувствие обездоленным свойственно, как кажется, самой природе человека, и никакие догмы никакой новой идеологии не в состоянии изменить то, что вошло едва ли не в его генетический код. К слову, упоминание о вдовах и сиротах встречается уже в самых первых юридических кодексах Междуречья: «Чтобы сильный не притеснял слабого, чтобы оказать справедливость сироте и вдове, чтобы в Вавилоне – городе, главу которого вознесли Анум и Эллиль, и в Эсагиле – храме, фундамент которого прочно установлен, точно небеса и земля, – судить суд страны, выносить решения страны и притесненному оказать справедливость, я (Хаммурапи – Е.Е.) начертал свои драгоценные слова на своем памятнике и установил перед своим, царя справедливости, изображением». Речь идет совсем о другом – о неспособности понять, почему нищ здоровый и сильный мужик, когда решительно ничто (кроме, разумеется, его собственного нерадения и лени) не мешает ему обеспечить достаток для себя и своей семьи. Точно так же сказанное нельзя понимать и как моральное оправдание наживы любой ценой. «Мироеды» и «кулаки», которые существовали всегда, и тогда симпатий ни у кого не вызывали. Угоден нашему Господу только тот результат, который достигается без ущемления убогих и сирых.

Таким образом, подводя итог этому краткому обзору, наверное, не будет преувеличением сказать, что во все времена существовали два духовных потока, одним из которых была развивающаяся кабинетными книгочеями абстрактная академическая мысль, другим – эволюция глубинных основ менталитета всех тех, кто вообще никогда не прикасался ни к какой книге.

Меж тем в те времена грамотность была редкостью даже в привилегированных слоях общества, а многие книги по своей стоимости все еще соперничали с драгоценностями. Ведь даже Библия стала доступной широким слоям только в XVI веке с развитием книгопечатания и первыми переводами ее на национальные языки, до того она публиковалась только на латыни. На латыни же шла и церковная служба. Книги же, касавшиеся каких-то специальных материй, были и вообще неизвестны никому за пределами узкого цехового круга.

В какой-то мере каждый из этих потоков влиял на другой, но все же во многом оба они развивались автономно друг от друга. Но как бы то ни было, общий вывод, синтезируемый ими обоими, гласил: удостоверяемое успехом свободное волеизъявление венценосца – вот подлинный источник всех его властных полномочий. Легко видеть, что этот синтез ни в коей мере не исключает Бога, он лишь объединяет извечное интуитивное представление человека о каком-то надмировом трансцендентном источнике высшей государственной власти с рождающимся мироощущением Нового времени.

3. Тайна зачатия. Пятна на солнце

Сопоставление опорных для ориентации в европейской истории дат и событий приводится здесь вовсе не для утверждения каких-то национальных приоритетов. Россия и в самом деле родина многих – и зачастую очень жирных – слонов, в том числе и абсолютизма; вот только многое, что рождалось здесь, оставалось неведомым высокомерным европам. Даты лишь позволяют фиксировать сроки, в течение которых свершается круг развития ключевых исторических явлений, и здесь говорится именно об эволюции, которую претерпел европейский абсолютизм. Ведь еще совсем недавно монарх был неким подобием Моисея, единственным назначением которого было вести своих подданных за назначенный им «Иордан», и вот в начале XVIII века он снова предстает простым водителем народа. Мы знаем, что уже в приказе к Полтавской битве во весь голос звучало: российское воинство сражается вовсе не за Петра, но за Отечество, ему врученное, иначе говоря, движется отнюдь не суверенной волей никому не подвластного самодержца, но волей самой России, служить которой обязан даже (а может быть и в первую очередь) венценосец.