Исторические повести

Для Андрея Попова часы битвы были одновременно и радостными, и тяжелыми. Радостно было видеть мощь русских полков и бегство ордынцев, торжество русской ратной силы. Тяжко было оставаться в бездействии, когда рядом сражаются боевые товарищи.

Счастливые! Они своими руками добыли победу над Ордой!

Воевода Родион положил свою ладонь на плечо молодого полянина:

— Не печалься! В сей победе есть и наша немалая доля!

Высшую мудрость этих утешительных слов Андрей Попов поймет только спустя два года…

Глава 3. СТЕПЬ И СТЕПНЯКИ

Если бы Андрею сказали раньше, что уроженец лесов может полюбить степь, он бы только посмеялся. Дружинники, ездившие с посольствами в Орду, рассказывали, что степь угнетает путника своим однообразием.

Немеренный лоскут пустой земли, то гладкий, словно стол, то слегка всхолмленный плавными складками, а над ним небо, всегда тусклое — в жару ли, в холода ли, и тоже пустое, как степная земля. И кажется чужаку, что небо непрерывно катится за край степи, падает на колючую сухую траву, на репейники, на сухой навоз и лошадиные кости. И на человеческие кости тоже, потому что Дикое Поле — злое место, не для людей место — для хищного зверя…

Может, само Дикое Поле и было таким, но край его, где степь соседствовала с лесом, то отвоевывая у него землю, то отступая на юг по долинам рек и влажным сумракам оврагов, выглядел совсем по-другому. Простор — это было, и кости лошадиные — тоже, но одинаковости Андрей не заметил.

Гладкую степь перерезали полноводные реки, широкие овраги с пологими склонами, которые рязанцы называли «абалами». По степи обильно рассыпаны круглые западины с плоским дном, обильно поросшим осиновыми кустами и ивняком. Зелеными городами поднимаются среди равнины дубравы, кленовые и ясеневые рощи, а в речных долинах стоят сосновые боры, могучие и вечные.

Даже там, где на степной равнине нет ничего, кроме разнотравья, край Дикого Поля непрерывно изменяет свой облик вместе с временами года.

Зимой степь покрыта снегами, но это не мертвящие снега, под которыми земля каменеет. Под снегом стоит живая трава, ордынские кони выбивают ее копытами и так кормятся.

С середины апреля в степи начинается царство воды — тают снега. Месяц май прибавляет к талым водам частые грозы и проливные дожди. Вода стоит в степных западинах, в ложбинах, несется мутными потоками по оврагам, переполняет вспухшие реки. А степь пьет, пьет эту воду, чтобы взойти сочными травами.

До начала мая зелень зеленая-зеленая, как горный камень малахит. В начале июня зелень сменяется нежной голубизной множества цветущих незабудок, а среди них, как золотое шитье на драгоценной ткани, — золотистые пятна степного крестовика и лютика.

В середине июня степь покрывается темно-лиловым шалфеем с вкраплениями желтых головок козлобородника, а к концу месяца из темно-лиловой вдруг превращается в снежно-белую из-за обилия цветущего клевера-белоголовки, поповника, таволжанки.

К середине июля выбрасывает к солнцу свои цветы эспарцет, и белизна принимает тускло-розовый оттенок.

И только потом неистовое солнце да ветры-суховеи выжигают зелень, степь становится бурой, как шкура медведя, и лишь типчак и тонконог еще тянут из земли последние соки. Кажется, подожги сухую степную траву, и будет она полыхать бегущим пожаром до самого моря!

Тосклива, неприветлива степь осенью. Будто замирает в ней все живое в ожидании будущего весеннего буйства природы. Только перелетные птицы стаями летят над степью, но не задерживаются в ней — путь их дальше, к морю.

Но ведь и Русь засыпает долгой зимой. Все живое не может обходиться без сна, а земля везде — живая…

Не враждебной казалась Андрею степь, хотя и стоял он у ее края с оружием в руках, с настороженностью в сердце. Враждебна была не степь, а ордынцы — горе Руси, ее тяжкий жребий и боль.

Только несчастий ждали русские люди с полуденной степной стороны, но сама степь не была в этом виновата. Степь была готова щедро делиться своими богатствами и с хлебопашцем, и со скотоводом-кочевником.

И ведь было так когда-то, было!

Рассказывают старики, что в стародавние времена мирно соседствовали в степях народы, заводили русские люди свои пашни на Донце, на Дону, на благодатной Тамани, где стоял русский город Тмутаракань!

Что же изменилось?

А изменилось вот что: пришли из Азии ордынцы — сначала печенеги, потом половцы, потом нынешние вражины — татары. И стало Дикое Поле источником горя.

К ордынцам Андрей испытывал мучительный интерес. Расспрашивал «языков», схваченных сторожами во время объездов границы. Подолгу беседовал с русскими полонянниками, чудом бежавшими из ордынской неволи и со слезами обнимавшими сторожей: для полонянников даже дальняя застава была уже русской землей, хотя впереди были еще многие дни опасного пути. Часами разговаривал с Федором Милюком, который давно прикипел сердцем к Москве, но обычаи своих соплеменников помнил.