Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

Рожерсон, зная ее упорство, предложил вместо лекарства прогулку в санях. Государыня согласилась, почувствовала облегчение, провела покойную ночь, но на другой день головная боль снова возобновилась. М. С. Перекусихина стала советовать опять санную прогулку.

— Довольно одного раза, — отвечала Екатерина. — а то станут говорить, что я катаюсь по ночам, и подумают, что у меня мало дела. (3)

* * *

Престарелый камердинер Императрицы Елисаветы Петровны и в царствование Екатерины продолжал свою службу, которая состояла в том, что ему несколько раз в год позволено было поутру подавать Императрице кофей. Однажды граф Воронцов явился к Императрице с докладом в ту минуту, когда ей, по обыкновению, подавали кофей; он увидел 80-летняго старца, едва движущегося на ногах, который принес на серебряном подносе кофейный прибор и после церемониальных поклонов того времени поставил его на стол пред Государыней и стал почтительно в отдалении на свое место. По окончании этого завтрака, он поклонился Императрице, приблизился к ней и протянул свои руки, сложенные одна на другую. Императрица положила на них свою руку, которую он благоговейно поцеловал, сделал снова церемониальный поклон, взял дрожащими руками поднос и, счастливый в душе своей, удалился. Нетерпеливый докладчик изъявил Государыне свое удивление, что неужели нельзя заменить престарелого человека молодым и не безпокоить его почтенную старость.

— Вы ошибаетесь. — сказала Екатерина, — это не безпокойство для него, а счастие, я это наверное знаю. Уважая его усердие, я не скучаю его медленностию. Я не хочу ускорить его смерть, лишив его удовольствия мне служить. (3)

* * *

Раз, не находя в своем бюро нужной бумаги. Екатерина позвала камердинера своего, Попова, и приказала всюду искать бумагу. Долго перебирали все кипы. Екатерина сердилась. Попов хладнокровно доказывал, что она сама куда-нибудь замешала бумагу, что никто у нее со стола не крадет и что она напрасно на него сердится. Неудачные поиски и рассуждения камердинера привели Императрицу в такой гнев, что она выгнала Попова из кабинета. Оставшись одна, она снова начала пересматривать каждый лист и наконец нашла нужную бумагу. Тогда Государыня приказала позвать Попова, но он не пошел, говоря:

— Зачем я к ней пойду, когда она меня от себя выгнала.

— Досада моя прошла, — сказала Екатерина, — я более не сердита, уговорите его прийти.

Попов явился.

— Прости, меня, Алексей Степанович, — ласково промолвила Императрица. — я перед тобой виновата.

— Вы часто от торопливости на других нападаете, — угрюмо отвечал Попов. — Бог с вами, я на вас не сердит. (3)

* * *

Однажды во время обеда Императрица Екатерина вспомнила о плодах, которые незадолго перед тем ей подавали и которые ей понравились, и сказала камер-лакею, служившему за столом:

— Пожалуйста, скажи, чтоб завтра мне приготовили тех плодов, что на днях подавали, как бишь они называются?..

И не могши сама вспомнить названия, обратилась к метрдотелю, но и тот не мог припомнить, как ни напрягал свою память.

В тот же день за ужином метрдотель нетерпеливо искал встретиться главами с Императрицею, чтобы промолвить ей словечко. Екатерина, занятая живым разговором с одним из иностранных послов, случайно взглянула на метрдотеля.

— Шаптала[3], Ваше Величество! — громко произнес он. Развлеченная занимательною беседою, она не вдруг поняла при этом кратком восклике, о чем идет дело.

— Что такое, мой друг? — спросила она.

— Шаптала, Ваше Императорское Величество! — повторил торжественно басистый метрдотель.

— Да, да! — наконец отвечала она, улыбаясь. — Так точно: шаптала, благодарю тебя. Вели же завтра приготовить ее к моему столу. (3)

* * *

Екатерина знала, что низшие чины и вся придворная прислуга пользовались непозволенною поживою, особенно в съестном и напитках. Она даже нередко видела своими глазами во время утренних прогулок, как служители ее тащили из дворца огромные подносы, нагруженные всякою всячиною, и однажды сказала М. С. Перекусихиной:

— Хоть бы они фарфор мой сберегли!

А в другой раз, столкнувшись, так сказать, с этими подносами, сказала несшим их:

— Ну, беда вам будет, если увидит это Торсуков (тогдашний гоф-маршал).

— Спит еще, матушка-Государыня, — был их ответ.

Кажется, она забавлялась их безбоязненностью в подобных хищениях для наполнения своих и чужих желудков. Но иногда подобные хищения превосходили уже всякую меру. Однажды Императрица, пробегая представленные ей отчеты дворских расходов, увидала в них, между прочим, что пудры для ее головы ежедневно выходит целый пуд. Она улыбнулась и вот что сделала: на другой день, по окончании туалета, вышла в приемную залу молча и поддерживая свою голову рукою. Придворные дамы, ожидавшие ее в этой зале, встревожились и, полагая, что это головная боль, шепнули одной фрейлине, милой и веселой, которую Государыня любила, чтоб она постаралась как-нибудь развеселить ее. Эта, после разных умных и веселых приветствий, обласканная уже державною рукою безмолвной Государыни, осмелилась излить свое сетование о нездоровье повелительницы всей России.