Исторические романы и повести. Книги 1-9

Иранец сдавленно вскрикнул, словно в живот ему разом, до позвонка, всадили кинжал.

— О господин!

Воины со скрипом и грохотом распахнули тяжелые створы ворот. Начальник стражи отступил назад, рухнул на колени и припал губами к земле.

В это время Датис, глава персидских отрядов, расположенных в Марге, вошел в темницу и остановился у порога. Ноздри ария дрогнули от хлынувшего в них смрада. Полководец брезгливо пожевал толстыми губами и сплюнул.

При виде гиганта с густыми до плеч волосами, низким лбом и мясистым носом, воины, сидевшие возле стены, вскочили.

Шурша просторными складками светлых одежд, военачальник грузно опустился в кресло и тяжело, как дайв, дух мрака, уставился на четырех маргиан.

Час назад их привели из Наукента, где пахари убили сборщика налогов. Три сотни иранцев окружили селение и спокойно ждали приказа «уничтожай». Старейшин общины схватили и погнали в замок, чтобы произвести дознание. Раздетые до пояса, они сидели, не поднимая головы, подле очага для нагревания орудий пытки.

— Ну? — прохрипел Датис.

— Молчат, — гнусаво сказал палач, оттянув платок, которым он завязал подбородок, рот и нос, обезображенные раком.

— А… — Военачальник оперся кулаком о колено и прищурился. — Кто зарезал Манчехра?

Старейшины не ответили. Темные лица маргиан были бесстрастны, глаза — неподвижны.

— Кто зарезал Манчехра?! — взревел Датис таким страшным голосом, что даже палач попятился в угол.

Но маргиане словно оглохли. Возможно, они просто не знали, кто зарезал сборщика налогов Манчехра. Возможно, и знали. Если так, то вопли самого Аримана не расковали бы им уста. Люди, участвующие в убийстве, понимают, на что идут, и давно готовы ко всему.

По знаку Датиса палач взял в руки бич. Удар хлопнул громко и резко, будто в темницу пала молния. Красная линия опоясала четыре голых тела. Старейшины упорно молчали.

Они молчали, как тот гончар, что растерзал у Северных ворот лучника-иранца, оскорбившего сестру молодого мастера. Они молчали, как та женщина, что ранила топором толстого пращника: воин хотел увести со двора последнего барана. Они молчали, как много других маргиан, побывавших в застенке. Их всех стегали кнутом, подвешивали к потолку за ребра, выкручивали им руки, ломали суставы, набивали рты и ноздри мелом и смачивали его уксусом, чтобы выделяющиеся пары жгли внутренности, но они терпели и молчали.

Датис присутствовал при каждом допросе и сам вырывал узникам ногти. В душном, унылом городе, где, казалось, даже мухи на лету засыпают от скуки, истязание маргиан стало для высокопоставленных ариев своеобразным развлечением.

Полководца томила тоска. Датис попал в Марг еще при Камбизе. Тридцатичетырехлетнему главарю тысячи конных лучников доверили войска, следящие за порядком в долине Реки Птиц. Датис добился возвышения благодаря отваге — сын вождя кочевого персидского рода, он привык с детства к резне и навсегда зарубил в памяти четыре истины: воздух тогда хорош, когда в нем поют стрелы; вода вкусна, если разбавлена кровью врага; мясо лучше всего жарится на костре, сложенном из щитов противника; одна битва дает больше золота, чем год ковыряния в земле, которым занимаются презренные кроты из оседлых иранских племен.

Через год полководец уже мечтал о месте начальника военного округа. Таких округов было всего пять на всю Персию, считая покоренные страны. И Датис занял бы это место — Камбиз любил Датиса. Но боги решили дело по-своему: Камбиз умер по дороге из Египта в Мидию, и престол захватил Дарий, отпрыск младшей ветви царского рода Ахеменидов. Датис не знал Дария. Дарий не знал Датиса. Отсюда и пошли неудачи молодого полководца.

Он так и остался в Марге. Далеко на юге, в Персеполе, столице Ирана, юноши из богатых и знатных родов порхают перед очами нового царя, отправляются с ним в походы, набивают сумки монетами, получают земли, приобретают рабов, а он, Датис, прозябает в жалком городишке, почти не дающем дохода.

«Разве я плохо служу Дарию? — сердито думал Датис. — Правда, меня разбило войско мятежника Фрады — в Марге стояло три тысячи персов, а маргиан, окруживших город, было сорок тысяч. Но зато я блестяще расправился с повстанцами, вернувшись из Бактра вместе с Дадаршишем! А сейчас — разве я не слежу за порядком в долине? Подати поступают исправно, дороги безопасны, конных бродяг пустыни мы отогнали далеко в Черные Пески. Почему же меня обделяют? Мне уже сорок лет; неужели бедному Датису придется жить в этой забытой небом стране до своего последнего часа? О проклятие!»

С каждым днем в душе Датиса росла ненависть к царю, которого он никогда не видел. С каким наслаждением Датис свернул бы Дарию шею! Но шея царя недоступна для простого смертного, и Датис втройне отыгрывался на маргианах.

Палач снова развернул бич и вопрошающе посмотрел Датису в глаза.