Исторические записки. Т. I

В то же время в Инь бэнь цзи имеются многочисленные материалы, которые никак нельзя соотнести с эпохой Инь. Заимствуя целые абзацы из Шан шу, Сыма Цянь, как и в первых двух главах, приписал Инь многие чжоуские понятия и порядки. К таким материалам мы бы отнесли все истории, связанные с Чэн-таном и его мудрым помощником И-инем, с У-дином и его помощником Фу-юэ, принцип “заботы о народе” и преданности идеальным ванам, обращения Пань-гэна к чжухоу, сочиненную конфуцианцами версию о последнем иньском царе — Чжоу-сине и основателе династии Чжоу — Си-бо или Вэнь-ване. К сожалению, Сыма Цянь именно в этих явно придуманных чжоусцами событиях видел главное содержание главы. В 130 гл. он писал: “Се положил начало [дому] Шан, и так продолжалось до Чэн-тана; [когда] Тай-цзя поселили в Тун [гуне], добродетели стали процветать [благодаря] А-хэну; У-дин заполучил [Фу] Юэ и впоследствии был прозван Гао-цзуном (“Высоким предком”); император же [Чжоу] Синь всецело погряз в пьянстве, и чжухоу перестали представляться ему. [Об этом я и] составил третью главу ”Основные записи [о деяниях дома] Инь”” [64].

Понятно, что в этих записях отражены более поздние версии чжоусцев, сочиненные в соответствии с господствовавшими в период Чуньцю и Чжаньго взглядами (Шан шу — один из характернейших образцов канонического [107] конфуцианского мышления). Такого рода записи Сыма Цянь включил в 3 гл., по нашему мнению, вполне осознанно (об этом говорит его послесловие), отдавая дань, с одной стороны, господствующей традиции, а с другой, вероятно, не располагая, кроме краткой генеалогии правителей, существенными материалами по истории иньцев. Можно думать, что из-за неразвитости иньской письменности и культуры вообще, от иньского периода и не могло остаться большого числа письменных памятников. Историографическая оценка Инь бэнь-цзи, таким образом, двойственна, она должна учитывать плюсы и минусы главы, исходя из эпохи и уровня развития общества.

Четвертая глава — Чжоу бэнь цзи посвящена истории постепенного возвышения, длительного правления и, наконец, упадка власти дома Чжоу. Как и в описании предшествующих “династий”, историк ищет начало Чжоу в легендарном прошлом. Первооснователь дома Чжоу Ци, или Хоу-цзи, считался управителем земледелия (нунши) во времена Яо и Шуня. Его рождение, как и у других “культурных героев” мифологии, связано с непорочным зачатием и всякими необыкновенными явлениями. Предания говорят о первых чжоусцах, об их вождях Хоу-цзи, Гун-лю, Гу-гун Дань-фу как о старательных земледельцах, хотя племя чжоу формировалось в землях диких племен жунов и ди и было скорее скотоводческим. С именем Гу-гун Дань-фу легенды связывают начало прочной оседлости чжоусцев, создание населенных пунктов, начал государственности.

Сыма Цянь точно следует канонам в описании деяний Вэнь-вана и У-вана — тех правителей Чжоу, коим приписывается честь разгрома государства Инь и установления чжоуской власти над всем Китаем. Почти треть главы посвящена описанию событий, связанных с этой победой, хотя они занимают всего несколько лет из многовекового господства дома Чжоу. Разумеется, трудно предположить, что чжоусцы, стоявшие даже на более низкой ступени развития, чем иньцы, могли во II тысячелетии до н. э. столь подробно записать ход событий и те речи, которые при этом произносились. Сыма [108] Цянь старательно использовал для этого главы Шан шу, гимны Ши цзина, Го юй и другие более поздние сочинения, в которых дана овеянная легендами, главным образом конфуцианская интерпретация давних событий.

Говоря о целях написания главы, Сыма Цянь намечает как бы основную канву истории эпохи Чжоу через крупнейшие ее события:

“Это Ци стал производить просо [и злаки], и добродетели [Чжоу] расцвели тогда при Си-бо; [после этого] У-ван [в битве] под Муе действительно овладел Поднебесной; [но;] Ю[-ван] и Ли[-ван] сбились с пути и потеряли [столицы] Фэн и Хао; затем, постепенно приходя в упадок, [власть] пришла к Нань [-вану], и в Лои [в конце концов] перестали приносить жертвы [предкам Чжоу]. [Об этом я и] составил четвертую главу — Чжоу бэнь цзи” [65].

Но если отвлечься от нарочитой идеализации фигур древних правителей, пронизывающей всю главу, от рассуждений о добродетелях царей, их мягкости и любви к народу — моментов, характерных для любых летописей и хроник тех тысячелетий, и попытаться вникнуть в глубь текста, то мы найдем в 4 гл. некоторые важные указания; фактические свидетельства, проливающие свет на историю развития китайского общества I тысячелетия до н. э., а также на идеологию той эпохи.