Таким–то способом современный капитализм, приводя все к более совершенному пониманию мира, делал религию все более утонченной, расплывчатой, все более чуждой миру, нереальной. На меня сильно нападали в реакционных, либеральных и даже в социалистических кругах, когда я как–то написал, что религия, подобно робкому привидению, с опущенной головой скрывается бегством с лица земли. И однако я таким образом просто констатировал факт: религиозные представления становятся все призрачнее. Только склоняющиеся к падению классы, как мелкие буржуа и крестьяне, и реакционные классы, как крупные землевладельцы с их идеологами, все еще убежденно живут в представлениях прошлых веков; у большинства имущих классов и их интеллигенции остается только тень религии, — или же они притворяются религиозными, для того ли, чтобы порабощать пролетариат, по другим ли соображениям. Знания, созданные развитием капиталистического производства, отняли у религии плоть и кровь и оставили за ней только призрачное, этическое существование.
Но то самое экономическое развитие, которое взяло у буржуазии большую часть религии, целиком берет ее у пролетариата.
Мы просто констатируем факт, если скажем, что пролетариат становится все больше безрелигиозным.
И это столь же общественно–естественно, как все изменения в религиозном мышлении, о которых мы только что говорили.
Причину религии мы открыли вообще в господстве непонятных сил. Обожествляются естественные силы и общественные силы, которых не понимают, но власть которых чувствуют над собою.
Как обстоит здесь дело с современным пролетарием, особенно с промышленным рабочим из города, живущим среди отношений капиталистического крупного производства?
Фабрика наглядно показывает ему, что силы природы не являются непонятными силами. Там человек познал и подчинил себе эти силы, столь опасные, пока они оставались неусмиренными. Пусть рабочий теоретически незнаком с ними: на практике он подчиняет их своей рукой, и ему известно, что их вообще знают.
Что касается общественных сил, являющихся причиной нужды, то современный пролетарий знает их в совершенстве. Капиталистический способ производства развязал классовую борьбу, в которой он принимает участие; а классовая борьба научает его видеть причины своего бедственного положения в капиталистической эксплуатации и частной собственности и научает видеть спасение в социализме. Таким образом он не усматривает ничего сверхъестественного ни в природе, ни в обществе. Он чувствует, что в природе и обществе нет ничего такого, чего он не мог бы понять, хотя общество пока не дает ему для этого необходимых условий. Он чувствует также, что то, что в настоящее время для него и его класса является непреодолимой причиной нужды, не всегда останется таковой. Он знает, что классовая борьба и организация пролетариата положат этому конец. Но где нет чувства непреодолимой и непонятной силы, там не возникает или, если была раньше, отмирает религия. Потому–то социалистический рабочий не антирелигиозен, — он безрелигиозен, он атеист.
Если это относится уже к «обыкновенному» рабочему, у которого мало времени, охоты и возможности учиться, в сколь большей мере надо сказать то же самое о рабочем, которого классовая борьба наталкивает на самостоятельные занятия наукой! Как раз потому, что он — рабочий, и потому, что пролетарская нужда заставляет его учиться, он может придти к более глубокому пониманию общества, чем, например, профессор политической экономии. Буржуа не в состоянии видеть истину: не может же он признать, что его класс гибнет; он не может признать даже классовой борьбы, в которой его классу предстоит пасть. Напротив, дух рабочего, который всего ждет от будущего, изощрен к истине, — ищет, как охотничья собака ищет дичь.
И какими источниками располагает рабочий! Более шестидесяти лет тому назад Маркс выяснил пролетариату, как капитал возникает из неоплаченного труда[13]