Сумасбродное желание фанатика исполнилось: он погиб из-за желания стяжать себе славу мученика, — но глубоко ошибся. Его пастырские действия не носили в себе ничего христианского, и умерщвлен он был за те антихристианские меры насилия и жестокости, какие проявлял против православных для насаждения между ними унии. Своими вопиющими насилиями над совестью православных, противными законам христианской любви и кротости, он довел православных до крайнего ожесточения, чем и натолкнул их совершить столь тягостное преступление. Смерть его не была смертью христианского мученика, а носила в себе нечто позорное, нечто похожее на самоубийство; она являлась не жертвой Богу, а жертвой безграничному самолюбию, готовому на все, даже на смерть, лишь бы стяжать славу мученичества.
Как бы ни был жесток Кунцевич, но своеволие, бунт и такое злодеяние, как убийство, не могли быть оставлены без наказания, и король немедленно снарядил в Витебск судную комиссию, которая, прибыв на место, спешно в три дня разобрав дело, осудила 75 человек на смертную казнь, из которых более 50 успели на время скрыться. Убитый Кунцевич не был тронут судом, суд даже не рассуждал о его виновности в этом деле, исходя из той точки зрения, что если оказать теперь православным малейшее снисхождение и бросить тень на унию, история Кунцевича может повториться в очень многих местах и погубить государство. Таким образом, витебское дело получило политическую окраску, и православные были наказаны свыше меры. Витебск был лишен магдебургского права и других преимуществ, дарованных королями его жителям; город был подчинен военному управлению; снят вечевой колокол — знак вольности; ратуша обращена в кабак; Пречистенская соборная церковь, при которой совершено было преступление, снесена, а на ее месте приказано было выстроить для униатов за счет граждан Витебска более обширную и величественную и на колокольне ее повесить большой колокол, сплавленный из колоколов бывшей церкви и ратушного, с надписью о преступлении витебских граждан. Такая жестокая мера наказания привела православных в тяжелое уныние, а тем временем было пущено в ход все иезуитское искусство, чтобы окружить бездушного фанатика Кунцевича ореолом мученической славы. Тело его было вынуто из Двины и торжественно выставлено в соборной церкви, а оттуда с еще большей торжественностью отвезено в Полоцк и погребено в тамошней соборной церкви.
Стали составляться легенды, что когда его убили и тело его лежало на площади, над ним остановилось светлое сияние, и тот же свет, явившийся на Двине, указал место, куда было брошено тело Кунцевича. Рассказывали еще, что когда пришлось облачать вынутое из воды тело Кунцевича, то побежавшие в церковь за ризами никак не могли отпереть сундук, в котором они лежали, и поэтому вынуждены были взять сундук с собой и нести к реке. Когда же несущие уронили сундук, из него выпали церковные сосуды и сами собой установились на месте в том порядке, в каком обыкновенно расставляются на престоле. Оказалось, что по этому месту влачили тело убитого Кунцевича и что именно здесь осталась кровь его. В таком же духе распространялись и другие рассказы о святости и чудесах Иоасафа Кунцевича, и православные из боязни новых бед не осмеливались обличать их легендарность. Таким образом, с течением времени исподволь подводился прочный фундамент под дело канонизации мнимого мученика за веру, а, следовательно, и самой унии.