Исторический сборник «Память». Исследования и материалы

Хочется верить, что Вы, тов[арищ] Солженицын, с такой наблюдательностью, с такой художественной зрелостью вошедший в советскую литературу, расширивший тематические рамки советской литературы, не отложите перо, а продолжите успешно начатую литературную работу. Хочется верить, что повесть «Один день Ивана Денисовича» – только начало большой творческой работы.

Этого просят, этого желают бывшие друзья Ивана Денисовича. А надо сказать, что многие из них стоят того, чтобы про них написали. ‹…›

Вы, тов[арищ] Солженицын, уже положили начало. Вы показали себя наблюдательным художником, умеющим владеть словом, поэтому друзья Ивана Денисовича были бы благодарны Вам, если бы Вы и дальше продолжали работу и еще глубже и всесторонней отразили жизнь бывших «зэков», еще шире показали черты их характера[88].

Эти надежды читателей оправдались с появлением на свет «Архипелага ГУЛАГ». Солженицын начал писать его уже в 1958 году, однако произведение такого масштаба казалось непосильным:

Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям на редакционном совете, друг другу помогая, выправить всю.

Но время тому не пришло. ‹…›

Уж я начинал эту книгу, я и бросал ее. Никак я не мог понять: нужно или нет, чтоб я один такую написал? И насколько я это выдюжу? Но когда вдобавок к уже собранному скрестились на мне еще многие арестантские письма со всей страны, – понял я, что раз дано это все мне, значит, я и должен[89].

Солженицын не был историком и не претендовал на такую роль: «Я не дерзну писать историю Архипелага: мне не довелось читать документы»[90]. Однако автор имел ценный для художника пера личный опыт описанного им мира, и, «почти полюбив» его, он надеялся суметь донести до читателей суть этого чудовищного исторического явления[91].

Будучи писателем, Солженицын не чувствовал себя связанным историческими научными стандартами. Он определил жанр своего произведения как «опыт художественного исследования». «Это такое использование фактического (не преображенного) жизненного материала, чтобы из отдельных фактов, фрагментов, соединенных, однако, возможностями художника, – общая мысль выступала бы с полной доказательностью, никак не слабей, чем в исследовании научном»[92]. В одном ряду с историческими главами, написанными на основе документов и вторичных источников, стояли и главы в жанре «устной истории», иногда даже с антропологическим подходом, а также автобиографические сегменты.

В отличие от Медведева Солженицын не ограничивался сухим научным стилем, а, наоборот, обильно пользовался иронией и всеми доступными риторическими приемами, чтобы донести свою мысль до читателя с максимальной эффективностью. Объективность, беспристрастность и аполитичность не были первостепенными заботами писателя, так же как и многих других диссидентов. «Объективное отношение к палачу – тоже факт нравственной патологии», – писали Якир, Габай и Ким в 1968 году[93]. Официальная история не была ни объективной, ни аполитичной, следовательно, альтернативные контристории чаще всего следовали по той же схеме, только в обратном направлении.

Евгения Иванова[94] объяснила уникальный жанр «Архипелага ГУЛАГ» особенными обстоятельствами его появления. Согласно ее концепции, история обычно складывалась в ходе нескольких исторически разграниченных этапов. Сначала она существовала в виде преданий, закрепленных в летописях; потом историки, критически изучив и сопоставив разные источники, писали научные труды; и, наконец, писатели и публицисты доносили эту историю в упрощенном виде до широкой публики, иногда используя ее в своих собственных целях.