Истории без любви

Пластинка кончилась. Эдита Пьеха наконец-то допела песенку о дождике на Неве, и в кафе установилась относительная тишина, прерываемая лишь стуком вилок и ножей, незначительными репликами: «Будьте добры, передайте горчицу», — и взрывающаяся вдруг пронзительным воплем раздатчицы: «На кухне, что, у вас солянка застряла?»

По проходу прошествовал Шеф с подносом, на котором возлежала традиционная отбивная. Он с облегчением поставил поднос на столик и сказал:

— Я не знал, что вы здесь. Искал вас, Женя. Мне только что звонили — ваша защита через месяц. Скоро предстоит пережить хлопотливый, но радостный день...

— Не такой уж радостный, — заметил Белогуренко. — Одно хорошо — банкет. Да и то для приглашенных. А диссертанту — одни муки. На защите перенервничает да и в ресторане как на иголках: хватит ли денег?

— Узнаю пессимиста Белогуренко... Все верно, Валя. Но для любого человека — это все равно большой день.

VII

КИЕВ. ОПЫТНЫЙ ЗАВОД ИЭС. СБОРОЧНАЯ ПЛОЩАДКА

Два массивных болта лежали на ладони Сахарнова. И все, кто стоял рядом, отчетливо видели блестящие нитки резьбы, смятые, разорванные огромной силой. Всего три нитки.

«Вот вам и причина аварии, — сказал Кучук-Яценко. — Три нитки резьбы вместо десяти. Машина весит двадцать тонн, а эти болты от силы двести граммов. Таков гигантский эквивалент пренебрежения качеством. Интересно, какой завод выпускает такие электромоторы?»

Как только сборщики отделили головную часть К-700, из стального отсека на промасленный грунт площадки выпали эти болты, вырванные с корнем из крепежных гнезд, отброшенные гигантской силой черт знает куда и наделавшие в замкнутом пространстве головной части немало бед, подобно разрушительному урагану. Сахарнов быстро нагнулся и поднял их. Большого опыта не требовалось, чтобы с первого взгляда определить — это первоисточник аварии...

Вины патоновцев тут не было. Но разве суть только в этом? За месяцы работы над машиной, за спорами, поисками, размышлениями наедине с самим собой, произошло то, что становится неизбежным. Уже нет возможности бесстрастно взирать на искореженные лопатки винта, срезанные будто от выстрела ребристые грани чугунного кожуха, укоризненно поблескивающие свежим изломом металла. И чувство такое, будто эти вырванные с мясом болты били, крушили не только бессловесный металл, но и тебя самого. Потому что боль от всего увиденного была почти физической, ощутимой.

Исковерканный мотор уже стоял на земле. И они склонились над ним. Оставшиеся четыре болта еще держались. Но когда Кучук-Яценко коснулся головки одного из них, тот подался легко, без усилий вышел из гнезда.

— Сколько дюймов должна быть его длина по норме?

— Десять, — ответил кто-то из сборщиков, не задумываясь, как таблицу умножения.

— А сколько здесь?

— На глазок дюймов пять. Не больше. И шайб Гровера нет. Поставили бы их, может, и не случилось бы всего.

— Все равно авария бы случилась. Не сегодня, так завтра. Не здесь, так на полигоне, а еще хуже на трассе, где нет под рукой ничего. Металл сегодня небрежности не прощает. Другая техническая эпоха, новые требования, более жесткие, а лучше сказать — жестокие. Мы сами требуем этого, создавая машины. Они же вправе требовать того же от нас. Закон обратной связи. Время птицы-тройки, сработанной топором да долотом, кануло. Верно я говорю, Василий Алексеевич?

— Верно, — откуда-то снизу откликнулся Сахарнов. Главный конструктор почему-то сидел на корточках перед искалеченным мотором.

— Потеряли что-нибудь, Василий Алексеевич? — участливо спросил кто-то из сборщиков.

— Да нет, просто хочу узнать, где делали этот мотор. Кто изготовитель сего парадокса?

— Ну и кто же? — заинтересованно произнес Кучук-Яценко.

— Попробуй, разберись! Вот смотри. Есть номер мотора, есть дата выпуска. А название завода отсутствует. Одни общие слова: «Сделано в СССР».

— Роскошная формулировка для бракоделов. Можно прикрыть разгильдяйство одного ответственностью двухсот пятидесяти миллионов. Григорий Багратович Асаянц ломает голову, какой бы выразительный знак-символ ставить на изделия нашего опытного завода, обсуждает вопрос о фирменном знаке с художниками и с руководством института, а здесь смотри, как просто распорядились твоим добрым именем, и моим, и всех других сборщиков. И невдомек, что подобные действия, как цепная реакция, несут в себе ущерб не только экономический, но и политический.

— А что ты хочешь, Сергей Иванович? Чтобы халтурщики тебе на станине автографы свои оставляли?

— А почему бы и нет? Ты же ставишь свою фамилию под чертежами машины. Василий вот расписывается под актом испытаний. Сборщики визируют эти акты.

— Так то же машина какая...

— А мотор, между прочим, часть этой машины. Болты-недомерки тоже. И твое доброе имя, да и мое зависят от этих вот винтиков. Где, кстати, гарантия, что запасной движок будет лучше, долговечней?

— Ну теперь-то мы болты сами проверим и шайбы Гровера поставим, да и крепежность усилим.

— То-то, что сами. Сделаем работу за дядю, который уже забыл, наверное, что сотворил.