— Потом... Потом он пошел ко мне, но когда дошел до того места, — и она показала туда, где стояла шота, — голова у него запрокинулась, и он упал, прямой, как палка... И остался лежать на земле не двигаясь. Даже не вскрикнул!
Она снова замолчала. Плач, доносившийся из хижины вождя, становился все громче.
— Это солнце его убило, — промолвила Ньяканже, опустив глаза.
Старик с сомнением покачал головой и сжал губы. Помолчав немного, он строго спросил:
— А потом?
— Я закричала, когда жены его унесли.
— Мвата-мвари? Что она сделала?
— Я ее не видала, Шапинда, совсем не видала. Она не выходила из своей хижины.
Глаза старухи наполнились слезами, и она проговорила, плача:
— Он был добрым человеком... Больше нет такого, как он. Разве не так?
И старик кивнул несколько раз, соглашаясь с женщиной.
— Он останется навсегда со своими людьми, — произнес Шапинда после долгого молчания.
Ньяканже широко раскрыла глаза и, кивнув ему понимающе, повторила:
— Да. Он был добрым.
И она легла на циновку, подложив руки под голову.
А Шапинда пошел туда, где плакали женщины. По дороге он подозвал юношу, стоявшего в толпе, и они вдвоем вышли из селения.
Вождь умер.
Луна заливала белым светом осиротевшую землю, и нежный ветер, долетавший с равнин, слегка покачивал верхушки стеблей высокой травы. Печальная дробь барабанов разносилась далеко-далеко, оповещая всех о смерти вождя, который всегда был справедливым и теперь навеки останется жить в памяти народа.
По краям извилистых дорог плакали барабаны, выражая горе людей. Жены вождя, заламывая руки в тоске и отчаянии, рыдали возле мертвого тела. А в глубокой темноте леса, склонившись над слабо тлеющими углями костров, колдуны до самого рассвета возносили молитвы богам.
Теперь люди особенно остро почувствовали, как добр и справедлив был их вождь. Горе еще более возвеличило в памяти народа человека, унесенного смертью. А завтра, после пляски батуке смерти, певцы пойдут из селения в селение, через леса и равнины и будут петь песню о славной жизни и о славной смерти вождя. И когда умрут люди, которые видели его и любили, потому что он был справедлив к своему народу и жесток к врагам, то жизнь вождя, разукрашенная воображением многих лучших рассказчиков, превратится в легенду. И если когда-нибудь огонь испепелит селение и деревья вокруг него, опустошит эту землю, то оставшиеся в живых старики, внуки тех стариков, которые знали вождя, передадут народу и детям, подрастающим, как молодые деревья, легенду о добром старом вожде, селение которого в давние времена существовало на равнине Лунды. О вожде, который умер от злого колдовства... И никогда не смолкнет эта песня, никогда люди не забудут ее напев, печальный и нежный, запечатленный в легком шорохе кисанже.
Наконец барабаны, гремевшие весь день, смолкли. Солнце уже скрывалось за деревьями. А народ, собравшись на круглой площадке в центре селения, следил за священным обрядом, который совершали колдуны, сидя на корточках вокруг огромного дерева — мулембы. Колдуны что-то шептали и монотонно повторяли на языке, понятном только им одним, им и духам, к которым обращались старики. А закончив молитву, они сели, скрестив ноги, и устремили глаза на величественное дерево с широкой, развесистой кроной, погрузившись в горестные мысли. Возле них сверкали остро наточенные лезвия ножей, воткнутых в землю вокруг маски бога смерти Камвари, вырезанной из куска дерева. И только когда приближенные вождя поднялись, старые колдуны зашевелились, но остались сидеть в прежних позах. Тогда самые почтенные люди и старейшины принесли на носилках мертвого вождя, завернутого в большие зеленые листья. Когда они приблизились к колдунам и опустили носилки с телом вождя в тень священного дерева, воцарилась глубокая тишина. Молчали жрецы, молчали люди, сознавая торжественность мгновения.
В хижинах, где вождь народа много лет прожил со своими женами, несчастные вдовы лежали без сил на циновках. Слезы их истощились. Только стоны вырывались из их груди.
А в это время вдали от селения, у края большой дороги, старый Шапинда вместе с несколькими юношами заканчивал постройку хижины, которая должна будет принять тело вождя, после того как колдуны исторгнут из него душу умершего.
И сюда, в селение, доносились глухие удары ножей, вонзавшихся в дерево. Это колдуны с заклинаниями и молитвами переселяли в священное дерево — мулембу душу вождя. Они взывали к богам и к добрым духам когда-то умерших вождей, жизнь которых осталась в памяти народа. А потом, снова воткнув ножи в землю вокруг маски бога Камвари, нанеся дереву глубокие рапы, в которые вошла душа умершего, колдуны закончили обряд переселения в священное дерево души вождя.
И завтра, и всегда лунда, живущие па этих равнинах, будут обращаться к своим предкам через дух вождя, отныне поселившийся в священном дереве — мулембе.
Голос равнины
I