Лёдя вскакивает со ступеней преграждает ей путь. Актриса фальшиво играет удивление:
– Мальчик мой, ты не спишь?
Лёдя снова затягивается и мучительно кашляет. Арендс отбирает у него папиросу:
– Не нужно, мальчик, тебе это совсем не идет. Это делается так… – И умело затягивается папиросой сама.
Лёдя с молчаливой болью смотрит на нее. Арендс отбрасывает папиросу, потягивается с ленивой кошачьей грацией:
– Как спать хочется… Спокойной ночи!
– Подожди! Я ждал тебя!
– Зачем?
А ты не знаешь?! Где ты была? Что вы с ним делали?
Лёдя чуть не плачет.
Арендс устало равнодушна:
– Слишком много вопросов…
– Пойдем к тебе!
Лёдя пытается ее обнять, но она отстраняется:
– Не стоит, милый… Еще надо собраться, театр завтра уезжает в Москву…
– Театр – да! Но ты… ты же обещала, что мы вернемся в Одессу! Что будем вместе играть…
Арендс хрипловато смеется:
– Ах, мало ли что обещают в порыве страсти! Ну разве можно сравнить – Одесса и Москва…
– Но ты же знаешь, я не могу ехать в Москву!
– Сочувствую, но…
– Хорошо, я подделаю паспорт!
– Не говори глупостей…
– Я… Я… покрещусь!
– Мальчик, ты явно выпил лишнего.
Арендс поднимается по ступенькам гостиницы. Лёдя плетется за ней.
– Но как же … Как?!
– Я буду вспоминать тебя, – искренне обещает Арендс.
– Но мы же… Мы так близки!
– Не стоит принимать всерьез обычный театральный роман.
– Не говори так! Ты просто шутишь, да? Шутишь?
Лёдя снова пытается обнять Арендс. Она уклоняется. Он хватает ее за платье. Она его отталкивает. Он едва не падает, цепляясь руками за ее шаль. Она вырывается и убегает в гостиницу. Лёдя остается с шалью в руках. Прижимает ее к лицу и бессильно опускается на ступени.
Утром на перроне вокзала одиноко застыл Лёдя.
Артисты машут ему из окон еще стоящего поезда. Ирский и Пушок тащат к вагону нетранспортабельного артиста Скавронского. Тот, заметив Лёдю, хочет что-то сказать, но лишь взмахивает рукой и покорно дает затолкать себя в вагон.
Раздается гудок паровоза. Артисты еще активнее машут Лёде. Он не машет в ответ, он лишь бормочет сквозь стиснутые зубы:
– Ничего! Вы еще про меня услышите! Все вы услышите!
В окне показывается Арендс под ажурной шляпой с большими полями. Она смотрит на Лёдю. Тот отворачивается и шагает прочь. Поезд снова гудит и медленно трогается.
Лёдя уходит по перрону, ссутулившись, засунув руки в карманы пальто, один – против движения поезда…
Глава четвертая
«Скажите, девушки, подружке вашей…»
МОСКВА, ТЕАТР ЭСТРАДЫ, 23 АПРЕЛЯ 1965 ГОДА
Разбавляя процессию поздравляющих юбиляра маститых корифеев искусства, на сцену выпускают и подающую надежды творческую молодежь. Ведущий Туманов объявляет:
– Дорогой Леонид Осипович! Вас пришли поздравить молодые артисты.
– Шо, еще моложе, чем я? – удивляется Утесов.
– Нет-нет, моложе вас – никого! – заверяет ведущий. – Скажем лучше так: ваши ровесники. Точнее – ровесницы. Студентки Щукинского училища!
На сцену выпархивает стайка симпатичных девушек с большим бутафорским самоваром. На груди у каждой – табличка: «Маша», «Даша», «Наташа», «Глаша»…
Они ставят самовар перед Утесовым и поют, соперничая друг с другом, борясь за место рядом с юбиляром:
Девушки пускаются в пляс вокруг Утесова.
А он улыбается, вспоминает…
Одесса, 1913 год
В одесском кабаре Лёдя поет эту же песню и отплясывает канкан с лихим девичьим кордебалетом.
Немало воды утекло в жизни Лёди с того печального утра на вокзале, когда поезд увозил коварную красавицу Арендс в недоступную для бедного еврейского артиста Москву, а он шептал вслед: «Ничего! Вы еще про меня услышите!»
Нельзя сказать, что про него уже услышала Москва и тем более вся страна. Но в Одессе Утесов – это уже имя. Лёдя не робкий новичок, а опытный артист, ведущий себя на сцене легко и свободно. Да и у публики он уже стал любимцем, судя по аплодисментам и цветам, которые летят к Лёде из зала.