Истории драматургии театра кукол

В дворянских, купеческих, мещанских домах разыгрывались кукольные пьесы для детей и взрослых. Соединение домашнего, любительского театра кукол с традиционными кукольными представлениями XIX в. стало решающим обстоятельством для рождения отечественного профессионального театра кукол и его авторской драматургии XX в., когда деятели литературы и искусства 1-й четв. XX в. выведут русскую драматургию театра кукол на новый художественный уровень. Она обретет новые профессиональные качества, обогатится традициями драматической сцены, открытиями режиссеров Г. Крэга, Е. Вахтангова, К. Станиславского, Вс. Мейерхольда, А. Таирова и др., оформится как своеобразный вид драматургического творчества.

Глава 2. Драматургия театра кукол в России первой половины XX В.

«Серебряный век»

На рубеже XIX и ХХ вв. Россия оказалась на пороге радикальных социально-культурных изменений. В новом столетии театру кукол суждено будет утвердиться как своеобразному феномену, способному инициировать образцы драматургии, влиять на ход развития мирового искусства играющих кукол.

Если в практике европейского театра кукол участие видных литераторов в создании кукольных пьес было и поныне остается случаями единичными, то в русской драматургии театра кукол, благодаря усилиям писателей, поэтов, деятелей театра XX в., это стало правилом. Деятели профессионального театра кукол России отошли от правила ряда европейских предшественников, дававших клятву «никогда ни строчке не записывать из своего репертуара, чтобы рукопись не попала в руки, могущие украсть хлеб» [217] , и добились впечатляющего результата.

Десятки оригинальных профессиональных литературно-сценических произведений создали славу отечественному кукольному театру. Эти произведения, до настоящего времени являющиеся основой репертуара театров кукол России и многих зарубежных стран, в свою очередь перерабатываются как в пьесы для драматических театров, так и в повести, сценарии анимационных игровых фильмов, телевизионные сценарии, либретто балетов, опер. Таким образом, возникшая в XIX в. русская драматургия театра кукол стала в XX столетии одним из явлений мирового театра, фактором развития национального искусства, литературы, культуры. Амплитуда ее развития охватывала пространство между ритуалом и бунтом. Главным для этого типа драматургии в начале ХХ в. стали не проблемы сюжета, характеров, диалогов, а осмысление предназначения куклы как явления и театра кукол как места осуществления сокровенного таинства – «оживления неживого», феномена ожившей куклы.

Апелляция к кукле, марионетке, столь распространенная в начале ХХ в., своими корнями, вероятно, уходит в начало XIX столетия, когда «идея марионетки» становится одним из основных системообразующих приемов немецких романтиков. Они воспринимали ее как модель мира, где человек предстает в образе марионетки в руках Рока. В известной статье «О театре марионеток» Генриха фон Клейста (1777–1811), написанной в форме пьесы, автор утверждал, что человеку никогда не добиться той высоты искусства, какая присуща марионетке. Только Бог и она обладают «бесконечным сознанием» [218] . Официальный немецкий театр в то время был сугубо бытовым и консервативным. Творческой реакцией на это стала идея театра, в котором нет «живых актеров» – только куклы [219] . Эта идея XIX в. была подхвачена и развита русскими и европейскими деятелями театра, литературы, искусства начала ХХ столетия.

Среди первых в России, в самом начале XX в., ее начал развивать поэт-символист К. Бальмонт, который в 1903 г. в стихотворении «Кукольный театр» создал своеобразный поэтический образ искусства играющих кукол Серебряного века: «Я в кукольном театре. Предо мной, / Как тени от качающихся веток, / Исполненные прелестью двойной, / Меняются толпы марионеток. / Их каждый взгляд рассчитано-правдив, / Их каждый шаг правдоподобно меток. / Чувствительность проворством заменив, / Они полны немого обаянья, / Их modus operandi прозорлив. / Понявши все изящество молчанья, / Они играют в жизнь, в мечту, в любовь, / Без воплей, без стихов и без вещанья… / Но что всего важнее, как черта, / Достойная быть правилом навеки: / Вся цель их действий – только красота…» [220] .