Истории господина Майонезова (СИ)

- О, нет, я слишком ленива, чтобы добывать пищу щипцами, - ответила она.

Поэтесса сразу же рассказала мне, что собирается вечером в Италию, потому что обожает итальянские сумочки, и что в Греции она уже в третий раз, ей очень нравится эта страна: и море и кухня.

Я решил показать, что и мы «не лыком шиты», и попросил любезную даму послушать моё стихотворение, которое я два дня назад сочинил на пароме. Она сказала: «Валяйте!» Я не знал, как назвать мой опус, и сразу начал:

«Я, как Гулливер, улыбаясь, смотрю,

У ног пролетают калёные стрелы,

Фаланга войною идёт на зарю

За пьяным мальчишкой на лошади белой.

Триеры несутся, что стайка стрекоз,

Сквозь пену летят над застывшим прибоем,

Скрывая в волнах изукрашенный нос,

Скрывая свой бивень до первых пробоин!

Рядами идут боевые слоны,-

Доспехи свисают со лба на ресницы,-

Ломая оливки горящей страны,

Идут и идут, чтоб давить колесницы!

Сошлись Ганнибал, Македонский и Кир,

И каждый безумно желает и может

Подмять под себя перепуганный мир,

Подмять, как рабыню на пурпурном ложе!

А где-то далёко, средь розовых гор,

Живут великаны, душою, как дети,

И с Богом неспешный ведут разговор,

Любовно сажая цветы на рассвете.»

- «Розовые горы» - это классно, я видела их из самолёта, но я бы поменяла местами третье и второе четверостишья, добавила бы ясности и движения: слонам – монотонного, триерам – игривого, - сказала LWL.

Она взяла мой листочек и прочла свой вариант первых трёх четверостиший, два последних оставив без изменения:

«Я, как Гулливер, склонившись, смотрю,

У ног пролетают калёные стрелы,

Фаланга войною идёт на зарю,

Вождь мчится в угаре на лошади белой!

Рядами идут боевые слоны,-

Доспехи свисают со лба на ресницы,

Идут по просторам враждебной страны,

Идут и ревут, и крушат колесницы!

Триеры взмывают, как стайка стрекоз,

Над пеной морской, над летящим прибоем,

Скрывая в волнах изукрашенный нос,

Скрывая свой бивень до первых пробоин!»

- Но мне больше нравится: «… за пьяным мальчишкой на лошади белой», - возразил я, - да и «оливки горящей страны…»

-Да, да, конечно, оставте, как Вам нравится, - ответила она рассеяно, глядя на прекрасное море.

- Но как его назвать? «Борьба»? – спросил я.

- Но оно не о борьбе, а о Вашем месте в мировой иерархии, и о том, что «садовники» выше «героев»; беседующие с Богом не будут же бороться с Сашками и Кирюшками! – со смехом ответила она, - У нижних – борьба, у верхних – любовь и служение!

- Тогда: «Середина»? «Золотая середина»? – предложил я.

- Оставте без названия, не всё требует маркировки, - ответила она и радостно улыбнулась.

Я всё ждал, что моя новая знакомая скажет что-нибудь многозначительное или захватывающее, но она сказала: «Греки обладают чувством юмора, сегодня утром я попросила чай, но официант мне заметил: «Мадам, у нас чай пьют только больные, Вы, вероятно, хотели кофе?» Я ответила: «Считайте меня больной, но принесите мне чай» Он принёс – зелёный и с валерьянкой!»

Хохотунья, брат, ужасная, от её смеха даже столик весь ходуном ходил. Она мне поведала интересную историю: когда ей было 7 или 8 лет, то есть, в конце первого класса, будущая поэтесса сидела в школьном дворе, вдыхала весенний воздух и смотрела на лепнину в виде раскрытой книги над входной дверью. Как вдруг девочка отчётливо поняла, что она обязательно напишет книгу. С того дня она сама стала изготавливать маленькие книжечки и записывать в них свои наблюдения за цветами, птицами, насекомыми, иллюстрируя их своими рисунками. В подростковом возрасте она «создала целую Лермонтаниану». Самое удивительное, дружище, что её младший сын, которого мы привыкли называть «Ванюшкой», ещё до школы начал тоже делать подобные книжечки. Она достала из итальянской сумочки одну из них – некую инструкцию по вышиванию. Я сразу заинтересовался текстом и попросил у любезной дамы для тебя первую страницу, с которой уже собрался бежать в гостиницу, как услышал невероятное известие! LWL приехала на этот остров только на один день, потому что Дудкин пригласил её сюда, чтобы сделать ей предложение!

Я был поражён, и, по-моему, не попрощавшись даже, поспешил в свой номер, где сразу взялся за бумаги.