— Ты, хоть, свет включи, старче! – сказала Варвара Никифоровна и, как зажёгся прожектор, воскликнула, - О, мы в каком-то складском помещении! Сколько деревянных бочек! – она поспешно вышла и принялась по очереди поднимать на этих бочках деревянные же крышки, приговаривая: «Брусника, огурчики, мочёные яблочки, белая с морковью капустка! А тут что? Красная со свеколкой, тоже квашенная, да какая хрустящая! Помидорки с укропчиком! А здесь что? Ох, груздочки, да какие мелкие! Вот как люди живут и не переживают, как мы, о своём чревоугодии!»
За бочками лежали, как поленья, замороженные усатые сомы, а сверху на них – две свиные головы пятачками друг к другу, словно беседовали.
— На ремонт уйдёт не меньше суток, - сказал дед.
— А ты не боишься за мочёные яблочки? – поинтересовалось голосом шаловливой гимназистки Варвара Никифоровна.
— Слушайте инструкцию! – провозгласил строго Фемистоклюс, - Ничего без разрешения не трогать! Держаться вместе! Никакой активной деятельности не развивать! Ничего здесь своего не оставлять, и ничего чужого не брать! Сейчас взять с собой самое необходимое, а медведи и чайники ваши не убегут! И начинайте выходить на поверхность, не топчитесь, как голодные увальни, вокруг солонины!
— Лаз, вероятно, в одной из этих бочек, - полушутя предположил Войшило, - надо только понять в какой?
— Лаз у Вас над головой, господин академик, а лестница у Вас за спиной! – ответил языкастый дед.
— Да где же мы всё-таки? – спросил профессор.
— В Памяти Мира! Как человек не может жить без памяти, так и Мир не может жить без Памяти! – торжественно объяснил дед.
— Это что же «ноосфера» Вернадского и Шардена? – удивлённо воскликнул профессор.
— Это место реальное, а не виртуальное, юноша! – сухо, словно обидевшись, сказал дед.
У профессора в глазах загорелись лампочки, он ухватился за перекладины лесенки и бодро, как акробат, поднялся вверх.
Люк над его головой открылся сам, всех обдало морозом.
— Пожалуйте, барин, вот Вам знатная шуба да добрая шапочка! – заговорил над головой ласково бородатый мужик в тулупе, - Преотличная шубейка, рысья, самого Вениамина Артемьича! А шапка из баргузиньего собольку!
— Самого Вениамина Артемьича? Не знаком, но передавайте ему мою благодарность, любезный, - отвечал экипированный Войшило, - без рысьей шубы здесь пришлось бы туговато!
Рядом с мужиком притопывала молодая ещё, улыбчивая женщина, с белыми блестящими зубами и с ноздрями, словно вырезными; в ярком цветастом платке до бровей и в бекеше на беличьем меху. Она держала охапку тёплой одежды, в которую одевала каждого, вылезшего из погреба гостя.
Ей помогал мальчик в тулупчике с красным кушачком и в больших валенках. На сугробе замерли от удивления две чёрные собаки, едва помахивая хвостами. В морозном небе сияла полная луна, и летели меленькие, как белая пыль, снежинки, отчего весь воздух искрился.
— Красотища! – воскликнул по – юношески профессор, - «То Варвара, то Никола кинут снег календарю, запахну покрепче полы, на щеках – по снегирю!»
Мужик добродушно скалился.
— Это я сочинил, будучи ещё гимназистом! – сказал возбуждённо Войшило.
— Охотно верю, барин, - сказал сипловато бородач, - на Варвару была оттепель, ажно все дрова отсырели, а на Николу как стал мороз, так и до ноне! И слава Богу, до Рождества дожили!
— А когда же Рождество, братец? – осведомился профессор.
— Завтре, как есть, завтре! – широко улыбаясь, радостно ответил мужик, - А я – Василий, моё почтение!
— Отлично! – воскликнул Войшило, - Но я здесь уже был! Эх, вылетело из головы французское словечко! Я здесь, определённо, был!
Впереди блестели кресты и купола над храмом, слева белел заснеженный сад за плотным, заметённым сугробами забором. За садом виднелся белый двухэтажный дом, с высокими освещёнными окнами в верхнем этаже и с маленьким, едва теплящемся оконцем – в нижнем. Из всех труб над крышей валил дым, и профессор радостно вдыхал широкими ноздрями уже забытый запах древесного печного дыма. Сзади за домом темнели длинные хозяйственные постройки с толстым слоем снега на крыше. А за этими постройками, похожими на барак, высилось белое, освещённое луной, здание храма с шестигранной колокольней с маленькой главкой.
— Кому принадлежит этот дом, любезный? – энергично спросил Войшило, дуя на озябшие пальцы.
— Как кому, барин? И погреб, и дом, и сад, и весь двор – ихние, господина нашего Коровина Вениамина Артемьича! – с гордостью сообщил Василий.
— Ни-че-го не понимаю! – воскликнул профессор, осматривая широкий двор, заваленный снегом, - Венькин?! Коровина?!
Мужик только скалился в ответ, блестя глазами да смахивая иней с усов.
— Здесь летом, наверное, много одуванчиков, на этом широком дворе, - сказал Пыш, застёгивая тулуп.
На утоптанной площадке возле погребного сруба уже столпилась вся «обряженная» компания. От погреба к дому вёл расчищенный в сугробе коридор, по этой узкой снежной траншее путешественники и направились следом за Василием.