Истории мирового балета

Родился Алексей Ермолаев в 1910 году в крестьянской семье, в деревне где-то под Тверью. Его поколение начинало жить еще в царской России, а потом действительность круто изменилась. Время было сложное, и дело не только в бытовых неурядицах послеоктябрьских лет – менялось само искусство, каким оно будет, никто не знал. Одни предлагали «сбросить Пушкина с парохода современности», другие оставались верны классике. Балет тоже был под сомнением – нужен ли он вообще? Статья «Балетная фальшь» (одно название чего стоит!) появилась в газете «Правда» много позже – в феврале 1936 года, и она камня на камне не оставила от постановки «Светлый ручей» на музыку Шостаковича (в котором Ермолаев тоже танцевал), но с точки зрения отношения властей предержащих, зачастую далеких от искусства, текст очень показательный: «Балет – это один из наиболее у нас консервативных видов искусства. Ему всего труднее переломить традиции условности, привитые вкусами дореволюционной публики. Самая старая из этих традиций – кукольное, фальшивое отношение к жизни. В балете, построенном на этих традициях, действуют не люди, а куклы». После революции Императорские театры оказались под угрозой закрытия, многие танцовщики и балерины уехали за рубеж, а педагоги покидали школу. Но вопреки обстоятельствам, а может, и благодаря обстоятельствам, пришли новые люди, среди которых было немало настоящих талантов, и именно им довелось решать сложную задачу реабилитации балетного театра. Ветер перемен позволил ставить невероятные эксперименты в искусстве. Пробовать, доказывать, набивать шишки – и всё равно идти вперед. Алексею Ермолаеву в этом смысле повезло – он был свидетелем и участником перемен.

О его раннем детстве мало что известно. Где-то проскользнуло, что рос он застенчивым мальчиком – на деревенских посиделках всегда забивался под стол, и вызволить его оттуда было невозможно. Но когда кто-то начинал играть – пускался в пляс, куда только девалась его застенчивость! Особенно любил «Барыню», да и кто ее не любит. А еще у него была мечта – он очень хотел увидеть город – тот самый, куда отец постоянно уезжал на заработки. Как-то отец засобирался в Петроград, и десятилетний Алексей пешком отправился за ним, но на глаза старался не попадаться. А дальше – будто закрутились кадры кинофильма: «Лёха, ты, что ль? А ну, марш домой!» На перроне кондуктор отбивает колокол, отец поднимается на ступеньку вагона, но в глазах мальчика плещется такое отчаяние, что, не помня себя, отец протягивает руку – «Ладно, иди сюда. Матери напишем потом». Вот так и уехал Алексей в город, который дал ему всё – и профессию, и новую жизнь.

Петроград встретил их холодным ветром, дождем и листовками под ногами, призывавшими помочь Красной Армии. А через несколько дней произошло совершенно невероятное событие – отец, простой мужик, записал своего сына в балетное училище. Идею подкинул ему знакомый – портной из этого училища. Слышал от Николая, что парень всё время танцует, и посоветовал: пусть учится, всё лучше, чем по улицам шляться.

Была уже поздняя осень, приемные экзамены закончились, но Лёшу посмотрели и порекомендовали пойти в студию Акима Волынского, литературного критика и искусствоведа, человека к балету неравнодушного, потому и организовал он обучение талантливых ребят. Ермолаеву повезло, он попал в класс Николая Густавовича Легата, ученик Гердта и Петипа и учителя самого Вацлава Нижинского. В свои лучшие годы он был партнером и Павловой, и Кшесинской, и Карсавиной, и Преображенской.

Прозанимавшись у Легата всего пять месяцев и освоив азы, Ермолаев был принят сразу во второй класс хореографического училища – сочли, что мальчишка достаточно подготовлен. Учиться ему нравилось, но первое время он никак не мог понять – чему же здесь учат? Ведь, в отличие от своего ровесника Сергеева, он и в помине не видел не только балетного спектакля, но и в театре-то ни разу не побывал. Зачем нужно выворачивать ноги, почему руки нужно тянуть вверх и стараться, чтобы локти были округлыми? Разве без этого нельзя сплясать?