Истории мирового балета

После Girls Голейзовского заметили и пригласили в кино. Первым фильмом, в котором он участвовал как хореограф, была картина Якова Протазанова «Марионетки». Вскоре он стал работать с Григорием Александровым, и танцы в знаменитых и столь любимых нами фильмах «Весна» и «Цирк» – это танцы Голейзовского. Цирковые антре, фокстроты и вальсы в исполнении балета Большого театра, все номера Любови Орловой, включая незабываемый «Я из пушки в небо улечу», – это всё Голейзовский. Как замечательно, что по сохранившимся кинокадрам можно оценить невероятную фантазию хореографа. Он также работал и с замечательной театральной актрисой Марией Бабановой – ставил для нее эстрадные номера. В письмах Бабановой к Голейзовскому нашлось признание: «Такое огромное удовольствие в работе я встречала только с Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом».

Голейзовский пытался вписаться в современность и, когда у него не было работы, с азартом брался за постановки национальных балетов. Работал в Таджикистане, Белоруссии, Литве. Всё, что он делал, было наполнено фантазией, и, конечно, очень жаль, что мы не можем увидеть его хореографию.

За год до войны Голейзовского снова пригласили в Большой театр и предложили поставить «Половецкие пляски» в опере «Князь Игорь». Он взялся за работу, и какое счастье, что его версия дожила до наших дней, – это настоящий шедевр балетмейстера. Им были придуманы новые персонажи – Куман, Наездник, необузданная половчанка Чага, изысканная Персидка.

Особой грацией в исполнении Персидки отличалась балерина Большого театра Вера Васильева. Она стала женой Касьяна Голейзовского. Мне довелось встретиться с ней, когда она была уже в преклонном возрасте, но одного взгляда на эту грациозную, хрупкую женщину с классической прической (низкий пучок) было достаточно, чтобы сказать – именно такой должна была быть муза эстета. Вера Петровна была так хрупка, так изысканна в обычной обстановке, что нетрудно было представить, насколько очаровательной она была на сцене.

Мне повезло в творческой жизни: хотя хореографии Голейзовского сохранилось непростительно мало, но из того, что осталось, я танцевала немало. Мне посчастливилось исполнять Персидку в «Половецких плясках» (и это действительно изумительная вещь), я танцевала Цыганку в балете «Дон Кихот». Голейзовский был счастлив, когда его привлекли к работе над этим балетом, и он сделал вставной номер – цыганский танец на музыку Валерия Желобинского. Этот номер, по сути, маленький спектакль в спектакле, есть только в московской версии «Дон Кихота», и он пользуется огромным успехом. На протяжении многих лет «Цыганский танец» неизменно исполнялся на сборных концертах на бис, что неудивительно – Голейзовский предстает здесь в совершенстве своего дара.

Хореографию этих номеров мне передавали артистки, работавшие еще с Касьяном Ярославовичем, и они не просто показывали движения, а сопровождали их пояснениями: вот цыганка… она вспоминает юношу, который оставил неизгладимый след в ее сердце… она вспоминает его брови – и это движение руки… вспоминает его черные усы – и это уже движения двух рук… потом руки раскрываются, словно крылья… а потом она хочет всё забыть и падает наземь. Действительно, каждое движение этих танцев говорящее, поэтому и взгляда от сцены оторвать невозможно. Существовать в «говорящей» пластике для танцовщика бесконечно интересно. И удивительный секрет хореографии Голейзовского заключается в том, что она не откроется, если лишить ее внутреннего содержания, – станет сухой и неинтересной. Может быть, поэтому так трудно восстанавливать его постановки. Время от времени такая идея возникает, но… Наверное, не хватает решимости включиться во всё это: чтобы снова наполнить миниатюры Голейзовского жизнью, требуется много душевных сил, и, конечно, нужно искать пластические и актерские ходы. Это огромная работа.

Свои шедевры, сохранившиеся до наших дней – «Половецкие пляски» и «Цыганский танец», – он поставил еще до войны. Во время войны вместе с московским училищем хореограф был в эвакуации в Васильсурске, а после войны он опять оказался без работы. Положение Голейзовского было безвыходным – в профессии хореографа невозможно работать «в стол». Как быть, если ты переполнен мыслями и фантазией, но лишен возможности ставить? В отчаянии, буквально загнанный в угол, Голейзовский пишет письмо Сталину: «…За какие преступления я лишен работы? Почему я так жестоко наказан? Художнику без работы очень плохо…»

То же настроение сквозило в его стихах: