Истории мирового балета

В Москве Голейзовский проработал два года, и за это время осознал, что уже не хочет больше танцевать. Был один момент, который, возможно, подтолкнул его к такому решению. Как-то за кулисами театра он увидел свое отражение в зеркале после спектакля – кукольный грим, трико, жабо, крылышки за спиной… Нет, вынести это было просто невозможно! Надо или бросать сцену, или добиваться, чтобы балет стал иным. И Касьян решил стать балетмейстером.

В нем проснулся еще один талант: он начал писать стихи. Вернее, он писал и раньше, но примерно к 1910 году стихов стало так много, что они сложились в сборник под названием «Светогроздья». Эти стихи он передал в обожаемый Малый театр, и они заинтересовали мэтров: Ермолова и Садовский читали их на концертах. А дирижер Большого театра Василий Небольсин даже написал музыку на некоторые стихотворения, и они зазвучали как романсы.

Очень серьезно Голейзовский думал о создании собственной студии – в начале ХХ века студийность была в моде. Кто только не пробовал свои силы в хореографии, и все были в поиске: как будет развиваться балет? И в Петербурге, и в Москве пытались найти свои ответы на этот вопрос, и Голейзовский – один из искателей. Он пробовал ставить для хореографического училища, а в театре вокруг него собралась молодежь, которой было интересно всё новое. Постепенно что-то стало получаться, но как показать себя? Выход нашелся: перед началом концертов, в которых участвовали признанные мастера разных жанров, корифеи Большого и Малого театров, друзья Голейзовского танцевали поставленные им номера. Хореографа заметили, а сам Голейзовский понял, что работа в миниатюре – в концертном номере – ему очень близка, хотя поставить такой номер непросто: за короткое время нужно сказать очень многое, и это под силу не каждому, даже талантливому хореографу. Но у него – получалось. В своих постановках Голейзовский всегда шел от музыки, как когда-то Айседора. Он очень чувствовал музыку, и его номера – изящные, чуть эротичные – покорили публику.

Голейзовского пригласили сразу два театра: знаменитое в то время Кабаре «Летучая мышь» и недавно появившийся Интимный театр. Он начал работать для них, и за год до революции осуществилась его мечта – родился собственный театр. Голейзовский назвал его «Камерный балет» – возможно, по ассоциации с Камерным театром Александра Таирова, а может быть потому, что камерность была принципом тех спектаклей, которые ему хотелось ставить: камерные по форме, но очень глубокие, изысканные по содержанию. Наравне с профессионалами – замечательными танцовщиками Большого театра, он приглашал и любителей, и драматических актеров. Именно у него сцену вышел Александр Вертинский – Голейзовский подсказал ему образ печального Пьеро. В репертуаре «Камерного балета» было несколько программ – программ из миниатюр. Они стали заметными, спектакли пользовались успехом.

Голейзовскому исполнилось двадцать пять лет, когда прогремела революция. Жизнь вокруг совершенно изменилась. Многие артисты уезжали за границу в иммиграцию. В сущности, ехали все, кто смог. И ему тоже предстояло сделать выбор. В архиве балетмейстера нашлась записка: «Не выпустят. А потом здесь затравят». Он не уехал, несмотря на то что его звали за границу – приглашали Тамара Карсавина и Ольга Спесивцева, он получил приглашение от Виктора Дандре (мужа Анны Павловой), и даже от самого Дягилева, который в то время находился в поиске нового балетмейстера. Голейзовский не поехал, и тогда Дягилев нашел Баланчина. А сам Баланчин всегда признавал талант и гений Голейзовского, он вдохновлялся его поисками – тем, как тот искал новые ходы в хореографических дуэтах, как рисовал свои фантазии (ведь Голейзовский, напомним, был замечательный художник, и в его архивах осталось много прекрасных рисунков), переплетение тел, движение рук. Иногда он зарисовывал поддержки, а потом приносил рисунки и показывал исполнителям.

Итак, революцию Голейзовский принял с энтузиазмом.

Несмотря на молодость, он был уже сложившимся художником. В искусстве есть профессии, где энциклопедическая образованность просто необходима. Можно быть так себе образованным актером, но при условии, как говорила Фаина Раневская, «если есть у тебя такая точечка, которая называется талант». Однако быть несведущим в искусстве хореографом, режиссером или дирижером невозможно. Эти профессии требуют очень больших знаний в разных областях художественной культуры, потому что хореограф или режиссер должны донести до исполнителя свою мысль. Кроме знаний, человек должен быть переполнен впечатлениями, пропущенными через себя, и если этого нет, замысел, который пытается претворить недостаточно образованный хореограф или режиссер, становится убогим.

Голейзовский фонтанировал новыми идеями, а свои впечатления выражал в изумительных зарисовках, в стихах, легко ложившихся на бумагу, в фигурках, которые по-прежнему лепил.