Истории молодого математика

А коньком тети Риты была политика. Угощая чаем с вареньем, она попутно убеждала нас в неотвратимости скорой войны с американцами и обещала в самое ближайшее время атомную бомбардировку Ленинграда. Как пугали меня ее пророчества! И когда мама предлагала мне пойти на Кирилловскую, я соглашался при условии, что она уговорит Риту не затрагивать апокалиптическую тематику.

Люся, Элла и Синклеры

В начале лета 1950 года Люся и ее подруга Элла должны были защищать дипломные работы на филфаке по специальности «Американская литература». Темы были связаны с творчеством «прогрессивных» писателей Синклера Льюиса[13] и Эптона Синклера[14], причем моей кузине достался роман «Королевская кровь» первого из них. Героем книги является молодой преуспевающий американец, который узнает от отца, что в его жилах течет как королевская, так и негритянская кровь. Заявив об этом, он становится жертвой расовой дискриминации.

По совету своей научной руководительницы Люся посвятила первую главу своего диплома реферату работ И. В. Сталина по национальному вопросу, и защитилась без проблем.

Но у Эллы, чьим объектом был Эптон Синклер, перед самой защитой произошла катастрофа, в которой был виноват он и только он. Несомненно, прогрессивный писатель-антифашист не планировал вредить студентке ленинградского филфака, но как раз в 1950 году, отказавшись подписывать воззвание в защиту мира, он переметнулся к зачинщикам новой войны и оказался, по словам Ильи Эренбурга[15], «в одном лагере с господином Трумэном[16]». Как следствие, дипломная работа Эллы пропала полностью, но, чтобы избежать неприятностей, без вины виноватой студентке зачли старую курсовую как дипломную.

Детали этой истории я узнал через много лет, но картина слез Эллы и утешавших ее подружек на Кирилловской запомнилась.

Дядя Арон, баня и шахматы

После армии дядя Арон жил какое-то время в той же квартире, что и мы, но в «большой» комнате. Он еще не был женат и мог уделить мне внимание. Это он научил меня колоть дрова, а пилили их мы вдвоем двуручной пилой. Он брал меня с собой в баню на Пушкинской улице. Мы наполняли шайки горячей и холодной водой, мылились, терли друг другу спины и с березовыми вениками направлялись в парилку, а потом, распаренные, пили холодный квас в раздевалке. До возвращения Арона из армии в баню меня водила мама, в женское отделение, разумеется. Было мне семь – восемь лет, но голые тетки, несмотря на мамины объяснения, что я расту без отца, были недовольны моим присутствием, говоря ей: «Он уже большой». Ходить в баню с дядей Ароном было намного интереснее, но примерно через год он женился, у него родилась дочь, заболела жена, и вскоре он переехал, а я стал настолько взрослым, что мылся в бане самостоятельно. Так продолжалось до 1956 года, когда после капремонта, в квартире на Марата появилась ванна.

Дядя Арон, около 1953 г.

Играть в шахматы и шашки тоже научил меня дядя Арон, точнее он показал мне ходы. Теорию он сам не знал и играл, как любитель. Первое время я сражался с ним, затем с приятелями, но шашки, а также родственные им поддавки и уголки меня не увлекали. Шахматы – другое дело. Мальчишкой я любил их и даже, в девятом классе, записался в Шахматный клуб Дома Искусств, что на Невском между Литейным и Маяковского. Однако, выше второго разряда подняться не пришлось. По сути, я давно ощутил, что участие в каком бы то ни было спортивном соревновании меня не привлекает, и, главное, после седьмого класса у меня появилась более интересная игра – математика.

Мама и моя первая библиотека

Через много лет мама сказала мне, что узнав о гибели папы, она надеялась на дядю Сему, который в соответствии с древним еврейским законом был обязан взять ее в жены как старший из оставшихся в живых братьев погибшего мужа. Приходила ли эта мысль ему в голову, теперь уже никто не ответит, но после демобилизации он женился на другой.

Мама так и осталась вдовой и всю себя посвятила мне, соединив всепоглощающую материнскую страсть с верой в мои исключительные способности. «Ты должен стать таким же умным, как папа», – внушала она, показывая мне грамоту, полученную отцом за рационализаторские предложения.

Не могу понять, имела ли ли ее убежденность в моих талантах объективные основания, но помню, что с раннего детства был полон решимости оправдать ее ожидания. Не сомневаюсь, что вундеркиндом в настоящем смысле слова я не был. Но память, судя по всему, имел отличную. Долгое время мне казалось, что она у всех такая, но сейчас я так не думаю.

Папина грамота 1934 г.