Истории о котопёсах и их хозяевах

Маша говорила спокойно и размеренно. Стоя, она смотрела на своих детей, а они все ниже опускали головы и боялись посмотреть ей в глаза.

– Я не выбирала одиночество, так сложилась жизнь. И когда Майка вылезла ко мне из кустов, я поняла, что нужна ей. А она нужна мне. Прости, Никит, если доставляю тебе лишние хлопоты. Оля, не сердись, что не всегда успеваю приглядеть за Дашкой, она ж егоза такая, то котенка схватит и венок из цветочков на него надеть старается, то щенка купаться тащит, отсюда и царапины. Кать, купи ты уже Ванечке собаку. Он ведь не просто с ними играется, он их дрессирует, помогает вычесывать, следит за тем, чтоб не дрались. И это в шесть лет.

Маша вздохнула, присела на лавочку и замолчала. Рыжая кошка, проникнув в беседку, запрыгнула к хозяйке на колени, потопталась и улеглась, свернувшись в жирный бублик. Черно-белый кот вальяжно прошествовал между ног сидящих, подошел к Маше и, прикрыв собой ее ступни, мелодично заурчал.

И тут встал Никита.

– Мамуль, это ты прости нас. И составь список, чего надо, я все закуплю и привезу.

– А Ванька уже выбрал. Того, беленького с черным пятнышком на хвосте, – добавила Катя.

Так что же такое одиночество? Может быть, оно приходит не тогда, когда ты остаешься один, а тогда, когда у тебя нет желания о ком-то заботиться? А может быть, собаки и кошки и даны нам, чтобы мы не чувствовали одиночества?

Заводье (цикл рассказов)

Трое в лодке

На бескрайних просторах России огромное количество деревень, в которых доживают свой век одинокие старики и старухи. Не желая бросать свои дома, где родились и выросли, они довольствуются малым и не ропщут. Часто их жизнь скрашивают домашние питомцы – кошки и собаки.

Заводье когда-то входило в состав крупного и богатого колхоза. Шли годы, ситуация в стране менялась, сельское хозяйство приходило в упадок. Молодежь стремилась в город, а те, кто отдал земле всю свою жизнь, цеплялись за остатки былого и не хотели верить, что так, как раньше, уже не будет.

К середине 2000-х годов в Заводье осталось двенадцать крепких домов, в которых вечерами еще горел свет, а утром шел дым из трубы.

Анна Васильевна, которую за зычный голос и активную жизненную позицию все в деревне называли Шумихой, проснулась рано и занялась привычными делами. Выглянув в окно, старушка вздохнула и подумала: «Опять льет. Что ж за март такой: ни те снега, ни те солнца, токма дождь, идтить его, эх!»

Накинув на плечи старый шерстяной платок, она вышла на крыльцо, вгляделась в утренние сумерки и прокричала:

– Машка-а-а, опять по кобелям бегала, зараза. Иди домой, хватит под поленницей высиживать!

Из-под навеса с дровами выскочила небольшая белая собачонка и, отчаянно виляя хвостом, проскользнула мимо длинной юбки хозяйки в дом.

– Куда, грязнуля, дай хоть лапы вытру! – гаркнула Шумиха и закашлялась.

Когда-то зычный голос давал сбои, и женщина досадно поморщилась. Вытерев старым полотенцем лапы собаки, она слегка шлепнула ее по заду и отворила дверь в хату. Машка кинулась к миске с едой, а хозяйка пошла ставить чайник.

В соседнем с Шумихой доме жил Федор Никитич. В бывшем колхозе он заведовал автопарком, потом вышел на пенсию. Жена померла, сыновья уехали в город, а он остался. У него тоже было свое прозвище.

В деревне ведь как, несмотря на должности, каждому приклеивают не то кличку, не то псевдоним, да всегда емкий и узнаваемый. Вот и Федора Никитича по-свойски звали Мохнатым за густые и широкие брови. Они ж и правда нависали над глазами, как ива над рекой.

Крик Шумихи разбудил соседа. Кряхтя и охая не от немощи, а для облегчения процесса вставания, Федор Никитич прошлепал босыми ногами до ведра с холодной водой и, зачерпнув ковшиком, с наслаждением выпил живительной влаги. Глянул на свернувшегося клубком у шкафа Бурана и подмигнул псу:

– Ну что, опять перед Машкой выплясывал? Ох, кастрирую я тебя. Вон, деревня почти пустая стоит, один ты поголовье повышаешь.

Коричневый с рыжими подпалинами пес сладко зевнул и укоризненно глянул на хозяина.

– Погляди мне, погляди. Ишь, тоже мне, первый парень на деревне.

А деревня тем временем потихоньку просыпалась. Загорелся свет в дальней избе Мартынихи, хлопнула дверь в доме Валерьяныча, послышался надрывный кашель Лешки Сглаза.

Дождь, ливший всю ночь, постепенно затихал. Сделав свои домашние дела, обитатели Заводья потянулись к дому Светланы Николаевны, бывшей фельдшерицы.

Только для государства она бывшая, а вот для жителей деревни что ни на есть нынешняя и действующая. Живя дружной коммуной, старики раз в неделю собирались у нее, чтобы обсудить дела текущие и поделиться насущными проблемами.

Рассевшись по давно уже распределенным местам, двенадцать могикан деревни затеяли неспешный разговор.

– Март на воду щедр ныне, как бы Снежка не забаловала, – озабоченно высказался Валентин Сергеевич.

Бывший военный, он поселился в Заводье лет двадцать назад, купив у дочери помершей Василисы небольшой домик.

– Если Снежка разгуляется, нам туго придется. Надо заранее меры принимать, – поддержал его Лешка Сглаз.