Истории о котопёсах и их хозяевах

– О как! Вы меня сердечно удивляете, Николай Дмитриевич. Обычно мужчины женщинам цветы дарят, а вы оригинальничаете, елочку из леса любезной Елене Мартыновне преподнести желаете, – витиевато подшучивая, высказался Валентин Сергеевич. – Ладно, ладно, не смущайтесь, пойдемте, выберем презент.

– Умеешь ты загнуть, Сергеич. И откуда у военного такие интелехентские замашки? – не остался в долгу Митрич.

Однако, пошутковав, они вновь пошли в лес. Мелкой хвойной поросли было достаточно. Мужики быстро выбрали елочку попушистее, срубили ее и двинулись обратно.

На краю поля они спеленали обе елки шпагатом. Остановились передохнуть. Тут Вилюй подпрыгнул и ткнул Митрича лапами. Не ожидавший толчка Митрич пошатнулся и, взмахнув рукой, ударил в плечо Сергеича.

Тот, стоявший одной ногой на небольшой кочке, не успел среагировать, стал заваливаться и ухватил Митрича за рукав пуховика. Упали они дружно и так же дружно закричали от боли.

Немного придя в себя, мужики оценили ситуацию и сделали следующие выводы: оба повредили руки, только Митрич – левую, а Сергеич – правую. Определить точно, перелом или вывих, они не могли, но боль не отпускала.

– Значит, так. Давай шпагат, фиксировать будем, – деловито распорядился Сергеич.

Мужики, сидя в снегу, помогая друг другу и морщась от болезненных ощущений, подвесили руки на шпагат.

О том, чтобы самостоятельно выбраться из снега и дотащить елки до деревни, речи не шло. Они понимали, что силы у них уже не те, да и устали изрядно, и боль досаждала.

– Слышь, Буран, иди к хозяину, веди его сюда, – подозвав к себе пса и глядя ему в глаза, попросил Митрич.

Пес лизнул его в лицо, легонько взвыл и помчался в деревню. Вилюй улегся передними лапами на большую елку и изображал из себя грозного охранника.

Мужики подтянулись друг к другу, сели спина к спине, и каждый задумался о чем-то своем, баюкая пострадавшую руку.

– Митрич, я вот что подумал, – кривясь от боли, заговорил Сергеич. – Светлане Николаевне нас лечить придется. Может, ей тоже маленькую елочку подарить?

– А как же цветы? – удивленно дернулся Митрич, и когда до обоих дошла комичность ситуации, мужики разразились заливистым, с проскальзывающей хрипотцой смехом.

Мохнатый гонял чаи, когда в дверь поскребся Буран. Открыв псу, тот увидел, что он не бежит в дом, а носится между калиткой и крыльцом.

– Поня-а-атно, – протянул он, – наши туристы в беде.

Быстро собравшись, Федор Никитич пошел за собакой… Подходя к месту, где на снегу лежали спеленутые елки и сидели два мужика, он услышал громкий смех.

Приблизившись к пострадавшим, Никитич сказал:

– Че ржете, охламоны?

Те, посмотрев на соседа, заржали сильней. Давясь смехом, Митрич спросил у Никитича:

– Вот, Федор, знаю я, что давно тебе Шура нравится. Может, ты ей елочку на Новый год подаришь? Там еще остались две, пушистенькие такие. – И, не сдержавшись, вновь засмеялся. Сергеич его поддержал.

– Малахольные, ей-богу, – проворчал Мохнатый и стал деловито помогать им встать…

Новый год встречали кто сидя, кто лежа. Елка сверкала игрушками и огнями гирлянды. Рыжий кот устроился на спинке кресла. Машка вертелась у ног Шумихи, выпрашивая колбаску. Буран с Вилюем улеглись у дивана. Они смотрели на стариков и думали о том, что за ними нужен глаз да глаз. Ну куда они без них?

Демография по-заводьевски

Лето на селе – жаркая пора во всех смыслах. В Заводье, где на двенадцать домов двенадцать престарелых жителей, летние месяцы превращаются в коллективный подвиг.

Внимания требуют огород и сад, дом подлатать, калитку подправить, в лес «сбегать» по грибы да ягоды, кости старые погреть да успеть запасы на зиму сделать. И это в условиях, когда из двенадцати коммунаров только семеро вполне еще крепки и духом и телом.

Удивительно, как разные по сути, но единые по духу люди, забыв былые распри, так построили свой быт, что не берут их ни годы, ни равнодушие властей, ни забывчивость детей и внуков.

И на огородах у них все растет, и дорожки ухоженны, и перекошенного забора не встретишь. Правда, все это относится к тем дворам, где еще есть живая душа. Остальные-то стоят заброшенные, заросшие.

Если посмотреть на Заводье с высоты птичьего полета, то увидишь побитую жизнью змею. Голова у нее развалинами бывшего сельского клуба лежит на широкой грунтовой дороге. Тело изъедено провалами опустевших домов, хвост завернут вправо, и на его кончике стоит дом Шуры и Нюры.

Вот про них, про двух сестер-«молодок», на двоих которым сто сорок три года, и пойдет речь в очередной истории про заводьевскую коммуну.

Летняя пятница в Заводье – день, когда Валентин Сергеевич собирает заказы, заводит своего трудягу «кабанчика» и отправляется в райцентр. Официально это транспортное средство называется «Муравей», но коммунары прозвали его «кабанчиком» за характерное «хрюканье», которое он издает, когда заводится.

Потребности стариков невелики, да и заказы разнообразием не отличаются. Собрав деньги и записки, бывший военный завел «кабанчика» и уехал.