Истории о призраках

Полагаю, что именно мечтательность, свойственная его годам, заставила рассказчика поделиться пережитым, по собственному разумению либо из-за необычайности случившегося. Поводом вряд ли служила гордость, ведь он стал свидетелем непередаваемо страшного, по его словам, ужасного события. Вы могли догадаться, что я обнаружил эту историю в виде заметок, написанных от руки.

Заметки эти были озаглавлены как «Находка». Сам заголовок же принадлежит мне и, не будучи оригинальным, несет печать правдивости. Нам предстоит услышать о постоялом дворе, а ведьмы – всего лишь условность, правдивость которой мы оставим на совести автора.

Находка эта обнаружилась на дне ящика с книгами, приобретенного в Лондоне на улице, что более не существует, у букиниста, бывшего на грани разорения. Сами книги по меньшей мере сменили два десятка владельцев и при ближайшем рассмотрении оказались много дороже той скудной суммы, с которой я расстался, уплатив за них. Должно быть, какое-то предчувствие побудило меня произнести: «Заберу вместе с ящиком». Вместо слов несчастный букинист ответил мне небрежным, трагическим жестом, полным обреченности.

Кипа разрозненных страниц на дне ящика мало интересовала меня. В строках, писанных убористым, аккуратным, неприметным почерком, на первый взгляд не было ничего особенного. Но внимание мое привлекло упоминание о том, что в 1813 году автору исполнилось двадцать два года. Двадцать два года – возраст бесшабашный и впечатлительный, когда рассудок еще не окреп, а воображение в самом цвете.

В другом месте я наткнулся на следующий оборот: «Ночью мы вновь вошли в порт», привлекший мой гаснущий интерес, ведь так говорили мореходы. «Что ж, взгляну поближе», – без особого воодушевления подумал я.

Сколь же невыразительным был облик этой рукописи, где каждая строка походила на предыдущую, чинно примостившись к соседке! Я будто слышал мерный, монотонный голос. Даже трактат о рафинировании сахара (не могу вообразить ничего ужаснее) выглядел привлекательнее. «В 1813 году после Рождества Христова, будучи двадцати двух лет от роду”», – так серьезно начинает он свой обстоятельный, пугающе подробный рассказ. Не думайте, впрочем, что моя находка устарела. Дьявольская искусность новых изобретений стара, как мир, и ничуть не утрачена. Взгляните на телефоны, призванные разрушить весь тот немногий душевный покой, что дарован нам, или пулеметы, столь легко отделяющие души от тел. В нынешние дни любая подслеповатая дряхлая ведьма, способная вращать небольшую ручку, способна в единый миг упокоить сотню молодых двадцатилетних мужчин.

Вот каков он, прогресс! Плоды его немыслимы! Мы движемся вперед, и это повествование покажется вам нехитрым и безыскусным, отголоском давно минувших дней. Разумеется, ни один путешествующий автолюбитель сейчас не найдет подобной гостиницы. Та, что упомянута в заголовке, находилась в Испании. Это лишь мои собственные предположения, так как в рукописи отсутствовали многие страницы, но не так уж это и важно. Автор во всех подробностях расписал причины и обстоятельства своего присутствия на испанском берегу, по-видимому, в северной части побережья. Пережитое им, впрочем, не имело отношения к морю. Как мне удалось понять, он был офицером, несшим службу на борту военного шлюпа. Ничего странного в этом не было. На всем протяжении долгой Пиренейской кампании множество наших малых военных судов курсировало у северных испанских берегов, и можно было представить, сколь рисков и тягот заключало в себе несение подобной службы.

Этот корабль, по-видимому, выполнял некое ответственное задание. Обстоятельства его, несомненно, тщательно изложенные на добротной, крепкой бумаге, отсутствовали вместе со страницами, которые непочтительные потомки автора пустили на крышки для банок с джемом или на пыжи. Однако становилось понятным, что судно осуществляло сообщение с берегом и поддержание связи с материковой частью страны, либо собирая данные разведки, либо снабжая информацией испанских патриотов и повстанцев, во всяком случае, некую деятельность подобного рода. Все это исходило из тех крупиц повествования, что мне достались.

Далее мы переходим к панегирикам в честь примерного матроса, члена экипажа, бывшего рулевым. На борту судна его знали под прозвищем Кубинца Тома, но не потому, что он был родом с Кубы, нет, он был чистокровным британцем, много лет прослужившим на флоте. Прозвище досталось ему из-за необычайных похождений юности на этом острове, подробностями которых он охотно делился с сослуживцами в своих побасенках, сиживая вечерами на баке. Он был умен, силен и не раз доказал свою храбрость. Косица его, как сообщает нам дотошный автор, была самой длинной и внушительной из всех, что носили моряки во всем флоте. Он неустанно заботился о ней, и, покоясь в чехле из кожи морской свиньи, она свисала до середины его широкой спины, будучи предметом обожания одних моряков и великой зависти других.