Истории о призраках

Коротышка шагнул вперед, из-под плаща, в складках которого затерялась насмешка, послышался его голос:

– Чистая правда, сеньор. Народ здесь честный, ни одного мула от вашей милости не прячет. Могу в этом поклясться. В наши дни мулы, да и вообще вся четвероногая скотина лишь у разбойников осталась да у тех, кто похитрее да поприжимистее. Доблестным морякам пригодится проводник: осмелюсь, сеньор, предложить услуги моего шурина Бернардино, виноторговца и головы нашей гостеприимной, богобоязненной общины, который подберет вам нужного.

По словам г-на Бирна, им оставалось лишь согласиться. Спустя какое-то время привели паренька в потрепанной куртке и штанах из козьих шкур. Офицер поставил выпивку всей деревне, и пока крестьяне пили, они с Кубинцем Томом и проводником отправились в путь. Коротышка в плаще куда-то исчез.

Бирн проводил рулевого до окраины и пошел бы дальше, если бы моряк почтительно не намекнул, что пора бы ему вернуться на корабль, чтобы в столь хмурое утро тот не задерживался у берегов ни минутой дольше намеченного. Дикое, угрюмое небо нависало над ними, когда они прощались среди диких зарослей и каменистых полей.

– Через четыре дня, – напутствовал его Бирн, – корабль снова будет здесь, и мы отправим шлюпку на берег, если позволит погода. Если нет, тебе придется ждать нас на берегу, пока мы не сможем подобрать тебя.

– Так точно, сэр, – кивнул Том и зашагал вперед. Бирн смотрел, как тот идет по узкой тропе. Кряжистый, в плотном зеленом камзоле, с парой пистолетов за поясом, саблей на боку и крепкой дубинкой в руке, он был способен о себе позаботиться. На миг он обернулся, прощально взмахнул рукой, и Бирн взглянул на его честное загорелое лицо с пышными усами. Юнец в козьих шкурах, скакавший впереди, подобно, по словам Бирна, фавну или сатиру, подождал рулевого, а затем тропа свернула. Оба исчезли из вида.

Бирн повернул обратно. Деревушка притаилась в овраге, и место это казалось самым одиноким уголком на всей земле, как будто проклятым в своем безлюдном запустении. Но не прошел он и нескольких ярдов, как из кустов за его спиной появился коротышка-испанец. Бирн встал как вкопанный.

Тот сделал загадочный жест крохотной ручкой, появившейся из-под плаща. Шляпа его все так же клонилась набекрень.

– Сеньор, – безо всяких прелюдий начал он, – послушайте! Мне доподлинно известно, что мой одноглазый шурин Бернардино укрывает в своей конюшне мула. Почему же он поступает подобным образом, будучи совершенным глупцом? Потому что он бессовестный негодяй. Я вынужден был отдать ему мула, чтобы иметь кров над головой и миску рагу на ужин, чтобы душа не покинула мое невзрачное тело. Да, сеньор, в нем бьется сердце, во много раз большее, чем то, что носит в груди этот мой недостойный родич, которого я всегда стыдился, противясь его женитьбе как мог. Бедная его жена вдоволь настрадалась. Земная жизнь была для нее адом, пока Господь не упокоил ее душу.

Бирн упоминает, что был настолько ошарашен внезапным явлением этого призрачного существа и прозвучавшей в его словах горькой насмешкой, что не сумел расслышать в его порывистой, горячей речи о семейных неурядицах самого важного. Во всяком случае, не сразу. Натиск и горячность, с которыми он говорил, совершенно отличные от бурливой итальянской болтовни, ошеломили и поразили его. И он все глядел на этого гомункула, а тот, отбросив полу плаща, вдохнул целую горсть табака, зачерпнув его полной ладошкой.

– Мул! – воскликнул Бирн, наконец уловив подлинную суть сказанного. – Говоришь, у него есть мул? Как странно! Почему же он не отдал его мне?

Коротышка-испанец величественно запахнул плащ.

– Кто знает, – холодно бросил он, пожав плечами под плащом. – В делах он искусен. Но в одном, ваша милость, можете быть уверены: намерения его всегда злодейские. Муж моей покойной сестры давно уже должен взять в жены вдову с деревянными ногами.

– Это я запомню. Как и то, что ваша милость

тогда покрывала его ложь.

Глазенки, злобно сверкавшие по сторонам хищного носа, не мигая встретили взгляд Бирна, и со вспыльчивостью, так часто таящейся на дне испанского благородства, он процедил:

– Конечно, не вам же, сеньор офицер, истекать кровью, если нож под ребро сунут мне. Несчастный грешник, кому есть дело до меня? – Затем он продолжил, сменив тон: – Сеньор, волей обстоятельств я очутился здесь, смиренный кастильский христианин в изгнании, влачу жалкую свою жизнь среди этих астурийских варваров, и она в руках худшего из них, у которого совести меньше, чем у волка. Я вовсе не глуп и веду себя как подобает, но презрение я скрываю с трудом. Вам довелось слышать, что я сказал тогда. Такой кабальеро, как ваша милость, мог догадаться, где спрятана кошка.

– Какая еще кошка? – насторожился Бирн. – А, теперь понял. Речь о чем-то подозрительном. Нет, сеньор, я не настолько догадлив, и вообще эта черта не столь присуща моей нации, и, следовательно, я прямо вас спрашиваю: что еще из сказанного трактирщиком было ложью?

– Никаких французов поблизости нет, это точно, – проговорил коротышка прежним безразличным тоном.