Истории обыкновенного безумия

симфонических концертов по маленькому приемничку не передавали, поэтому я слушал другую музыку — глушил пиво и слушал другую музыку, сумасшедшую: как приедешь в Сан-Франциско, укрась волосы цветком; бим-бом, живи сегодняшним днем; и так далее, и тому подобное, на одной радиостанции устроили конкурс или некую подобную чертовщину — они просили назвать месяц, когда вы родились, август, сообщил я им. ты родился в ноябре? пропела в ответ дамочка, сожалею, сэр, но вам не повезло, сказал мне ведущий, да? сказал я. да? ведущий повесил трубку, оказывается, надо было подбирать себе месяц рождения под пластинку, которую они крутили, потом, если месяц совпадал, можно было попытаться угадать день своего рождения, то есть седьмое, девятнадцатое и так далее, после чего, если совпадали и месяц, и день, вы выигрывали БЕСПЛАТНУЮ ПОЕЗДКУ В ЛОС-АНДЖЕЛЕС С ПРЕБЫВАНИЕМ В КАКОМ-ТО МОТЕЛЕ. ВСЕ РАСХОДЫ ОПЛАЧЕНЫ, вот шарлатаны, сукины дети, все это подтасовка, сказал я себе, я направился к холодильнику, сейчас 109 градусов, объявил ведущий.

в последний день моего пребывания в городе темнокожая девчонка опять не объявилась, поэтому я принялся упаковывать вещи, великий редактор дал мне автобусное расписание, мне надо было всего лишь пройти три квартала на север и сесть в автобус, следующий по Парк-авеню на восток, до Элм-стрит.

если придете на остановку слишком рано, не стойте там. идите в аптеку и ждите, выпейте кока-колы или еще чего-нибудь.

ну что ж, я упаковал вещи и в 105-градусную жару дошел до автобусной остановки, треклятого автобуса не было и в помине, черт подери, сказал я. я пошел на восток, быстрым шагом, спиртное выходило из меня Ниагарским водопадом, я взял чемодан в другую руку, я мог бы доехать от дома до станции на такси, но великий редактор хотел вручить мне какие-то книги, нечто под названием «РАСПЯТИЕ В РУКЕ СМЕРТИ», которые мне пришлось положить в чемодан, машины ни у кого не было.

не успел я добраться до условленного места и откупорить пиво, как на своей машине подъехал вышедший из больницы профессор — полагаю, он желал убедиться, что я уезжаю из города, он вышел.

я только что был в коттедже, сказал он.

вы прозевали Бука, сказал редактор. Бук всегда сооружает себе личную клетку, он не ходит завтракать в университетский кафетерий, потом я велел ему ПОДОЖДАТЬ В АПТЕКЕ, ЕСЛИ БУДЕТ ОПАЗДЫВАТЬ АВТОБУС, знаете, что он сделал? он прошагал всю дорогу досюда пешком — в такую жару, с этим чемоданом.

черти вас раздери, ну как вы не поймете? сказал я редактору, я не люблю аптек! я не люблю сидеть в аптеках и ждать, в каждой аптеке есть мраморная стойка, вы сидите и глазеете на эту мраморную стойку, на эту круглую стойку с газировкой, ползают муравьи, или прямо перед вами валяется какой-нибудь полудохлый жук, одно крылышко бьется, а другое неподвижно, вы там чужой, на вас неприветливо глазеют два или три мрачных типа, потом наконец подходит официантка, нет, она не дает вам понюхать свои грязные вонючие трусики, но все равно она страшна как смертный грех, и даже сама об этом не знает, весьма неохотно она принимает у вас заказ, кока-кола, ее приносят в теплом мятом бумажном стаканчике, вы ее не хотите, вы ее пьете, жук все никак не сдохнет, автобус никак не приходит, мрамор стойки покрыт липкой пылью, все это фарс, как вы не поймете? если вы подходите к прилавку и пытаетесь купить пачку курева, раньше чем через пять минут никто не появляется, когда вы оттуда выбираетесь, у вас такое чувство, будто вас девять раз изнасиловали.

не вижу ничего плохого в аптеках, Бук, говорит редактор, а я знаю одного малого, который говорит: «не вижу ничего плохого в войне», но, господи боже мой, мне приходится мириться со своими неврозами и предрассудками, поскольку мне больше не с чем мириться, я не люблю аптек, не люблю университетских кафетериев, не люблю шотландских пони, я не люблю Диснейленд, не люблю полицейских на мотоциклах, не люблю простоквашу, не люблю «Битлз» и Чарли Чаплина, не люблю оконных штор и того маленького завитка маниакально-депрессивных волос, который спадает на лоб Бобби Кеннеди… господи, господи, я повернулся к профессору: этот малый публикует меня уже десять лет, сотни стихотворений, и при этом ДАЖЕ НЕ ЗНАЕТ, КТО Я ТАКОЙ!

профессор рассмеялся, а это уже кое-что.

поезд опаздывал на два часа, поэтому профессор отвез нас в свой дом среди холмов, пошел дождь, большое окно выходило на задрипанный городишко, как в кино, я отомстил великому редактору, жена профессора села за пианино и сыграла кусочек из Верди, наконец-то я знал, что редактор страдает. Я ПОИМЕЛ ЕГО В СВОЕЙ АПТЕКЕ, я поаплодировал и подбил ее на другой отрывок, она и вправду играла неплохо, очень мощно, только нечаянно теряла самую суть — избыток мощности при одной и той же тональности вариаций, я попытался уговорить ее сыграть еще что-нибудь, но, поскольку, кроме меня, никто не настаивал, она повела себя как дама и отказалась.