Истории от первого лица (Повести. Рассказы)

В кабине водителя сидела сияющая Аська.

— Поехали, — быстро сказала Аська Але. — Мне в парке автобус дали, он списанный, но ничего, я с ним справлюсь. Не впервой!

Весь наш дом ждал приезда Степана Федоровича. Мы с Дусей убрались в Аськиной комнате, вымыли пол, вытерли до алмазного блеска стекла, выстирали и накрахмалили занавески на окне. Дуся напекла пирогов, а Сергей Павлович принес баночку вишневого варенья. Варенье было засахаренное, должно быть довоенное, и мы с Дусей добавили воды и переварили его.

Семен раздобыл бутылку водки и маринованных огурцов. Я отварила картошки, свеклы и моркови для винегрета.

Только старик Карандеев ворчал без устали:

— Какой светлый праздник, скажите на милость! Она его все одно в инвалидный дом сдаст. Сперва комнату под него получит, а потом сдаст, потому как ей мужик нужен, а не инвалид безногий!

Но Дуся сурово прикрикнула на него, и он затих, обиженный и непримиримый.

Они приехали к концу недели.

Степан Федорович стал еще некрасивее, исхудал, постарел, волосы сильно поседели, он тяжело передвигался на костылях, к которым, видно, никак не мог привыкнуть.

Аська и Аля осторожно усадили его на диван. Он положил возле себя костыли, сказал негромко, как бы не веря самому себе:

— Вот я и дома…

Несколько дней подряд дверь в их комнату не закрывалась. Приходили соседи, рабочие с завода, на котором он работал, Аськины друзья из автобусного парка. Каждый приносил с собой что-нибудь выпить.

Все кричали, шумели, смеялись, даже плакали, и все-таки громче всех раздавался Аськин голос.

Она то пела песни, полузакрыв глаза и откинув назад голову, то садилась рядом с мужем, обняв его за плечи, то командовала Але:

— А ну, ставь на стол бутылку, видишь, принесли?

И смеялась от радости, и внезапно принималась всхлипывать, и целовала худое, измученное лицо мужа, и опять хохотала, кричала на весь дом:

— Нет, вы только подумайте — он от меня избавиться порешил, да не на ту напал! Нет, шалишь, со мной шутки коротки, я как болячка нарывная, меня сковырни — опять пристану…

А потом в комнату вошел не кто иной, как старик Карандеев. Он молча поставил на стол бутылку наливки, крепко, с чувством пожал руку Степану Федоровичу, обернулся к Аське и медленно произнес:

— Давайте выпьем с вами, Таисия Михайловна, за счастливое возвращение вашего супруга…

И ошеломленная Аська, на минуту лишившись слов, чинно чокнулась с его рюмкой.

12

…— Нам дали квартиру в Кузьминках, — сказал Семен. — Квартира хорошая, в новом доме, лифт туда и обратно, так что Степану Федоровичу удобно, только Але далеко от работы…

— Она кем работает?

— В научно-исследовательском институте.

— А что она окончила?

— Строительный институт, — чуть горделиво произнес Семен. — Диплом с отличием.

— А как Ась… Как Таисия Михайловна?

— Она на пенсии, по-прежнему все такая же… — он поискал слово, — активная. Стала общественницей в нашем ЖЭКе. Командует всеми дворниками и лифтершами, они ее как огня боятся…

Глаза его сощурились в улыбке.

— В прошлом году задумала даже в дружинники записаться, едва мы с Алей удержали ее…

Я спросила:

— У вас дети есть?

— Сын, — ответил он. — Четыре года и один месяц.

— И сколько дней?

Он серьезно ответил:

— И восемь дней.

— Как зовут?

— Виктор. Мы замолчали.

— Больше всех Витька любит Степана Федоровича. Старик просто от него не отходит. Витька был еще совсем маленький и все никак не хотел заснуть, а старик сидит возле его кроватки, поет военные песни: «Идет война народная», «В лесу прифронтовом», «Землянку», — аж весь взмокнет, только замолчит, а Витька вдруг: «Деда, пой еще про войну!» Дед уверяет, что Витька будет полководцем, на меньшее он не согласен.

— Хотелось бы их всех увидеть, — сказала я.

— Поедем хоть сейчас.

— Сейчас? Не знаю…

— А мы тебя все помним. Все твои очерки читаем. Аля вырезает из газеты. У нас, если хочешь знать, уже целый альбом твоих вырезок. Слушай, а как это ты стала журналисткой?

— Да так как-то получилось…

— Все-таки?

— Сперва писала в заводскую многотиражку, потом мне стали иногда давать задания из «Московского большевика», а потом я ушла с завода в газету…

— Смотри-ка! — с удивлением произнес Семен. — Кто бы мог подумать? Ведь раньше ты не была выдумщицей. Помнишь, как мы рассказывали наши истории, ты ничего не умела сочинять…

— А я и теперь не сочиняю. Пишу то, что вижу.

— Ты бы о нас написала, — сказал он. — О Витьке…

— Пишу, — сказала я. — Только об этом еще никто не знает. Ты первый.

— О ком ты еще пишешь?

— О тебе, о Ростике, даже о старике Карандееве, в общем, никого не пропускаю…

— А что ты обо мне пишешь?

Я невольно усмехнулась. Когда-то Витька уверял меня, что люди делятся на детей и взрослых. Витька принадлежал к детям, это точно, но Семен… вот бы уж никогда не подумала, он был такой трезвый, уравновешенный…

— Чего ты смеешься? — спросил Семен.

— Ничего. Своим мыслям, тебя они никак не касаются.

— Если обо мне будешь писать, то так и знай: я счастливый. Мне повезло, по-моему, даже больше, чем Ростику.

— Я рада, что ты счастливый. Не каждый может так сказать о себе.